Рецензия на книгу «Анна Каренина»
“Я дожил до 34 лет и не знал, что можно так любить и быть таким счастливым. Теперь у меня постоянно чувство, как будто я украл незаслуженное, незаконное, не мне назначенное счастье. Вот она идет, я ее слышу, и так хорошо”.
Л.Н.Толстой о своем браке
“Вероятно, вы читали роман Толстого о наилучшем устройстве быта детородных частей. Меня это волнует ужасно”.
Салтыков-Щедрин об «Анне Карениной»
Относиться к этому роману (как и к его автору) можно по-разному. Кто-то увидит в нем глубочайший философский смысл и необъятную семейную проблематику, кто-то будет искренне гордиться образом русского человека, который способен испытывать одновременно и радость счастья, и сомнение в его заслуженности.
А кто-то просто поиздевается над всей этой Санта-Барбарой, как Салтыков-Щедрин, или добродушно посмеется над «страданиями и пшеницей», как это блестяще сделал Вуди Аллен в фильме «Любовь и смерть».
В конце концов, не штамп «классика» и не общественный спрос должен определять наше отношение к произведению, а сугубо личные переживания и мысли им вызываемые. Читать Толстого ради понимания психологии семейной жизни, любовных коллизий, соотношения страсти, любви и ревности — чистый мазохизм.
Он мог бы написать про это миллион страниц, если бы захотел. И, конечно, нашлось бы много книжных маньяков, готовых прочитать это все. На это «есть тьма охотников — я не из их числа».
Однако, читать Толстого все же стоит. И главным образом ради самого Толстого, уникального человека, знаковой личности в общественной и культурной жизни страны XIX века. Он пережил лично практически все, что описано в романе, от измен в стиле Степана Облонского до экзистенциального кризиса Константина Левина.
Он с легкостью переходит от страстей Анны и Вронского к описанию служебных дел ее мужа, затем переключается на деревенский быт, затем на детали городской суеты Облонских, а мелкие нюансы личной жизни героев перемешивает с размышлениями о судьбе страны.
Толстой не боится поднимать самые фундаментальные, корневые вопросы: что есть счастье? как рождаются чувства? на что опирается человек, делая выбор? что дают знания и что дает вера?
Спойлеры!
Во многом поэтому, с какой бы стороны не подходить к роману, в конечном счете мы все равно приходим к центральной фигуре. Самому Толстому.
Персонажи, их взаимоотношения и связь с общечеловеческим нечто, выражаемом в основном в религии, — все это не более чем схемы, в рамках которых работают идеи автора.
Можно ли всерьез считать, что кто-то из главных героев способен претендовать на звание «живого»? Для меня ответ на этот вопрос однозначен.
Константин Левин. Любимчик Толстого, воплощение его самых дорогих и сокровенных переживаний. Единственный герой романа, которому счастье преподносится неоднократно и в разном виде. Нравится жизнь в деревне? Живи свободно, коси траву сколько хочешь. Любишь девушку, которая тебе отказала? Ничего страшного, вот тебе второй шанс.
Начинаешь своей рефлексией разрушать только-только образовавшуюся семью и ставишь под сомнение собственную жизнь? Вот тебе вера, вот тебе Бог, иди и гармонируй. Несмотря на то, что Левину далеко не 15 лет, ему постоянно во всем нужна поддержка, иначе все валится у него из рук.
Зачем постоянно награждать такого странного героя? А затем, что так жить правильно, по-толстовски. Нужно самому постигать основы мироздания, а не жить по уже существующим правилам, нужно забыть про накопление знаний и прогресс, нужно искать и задавать вопросы, причем искать не в книгах и научных трудах, а в людях, крестьянах, в чуде природы.
На примере Левина Толстой пытается объяснить, как приходит сомнение, как рождается идея, как неясное общечеловеческое преобразуется в личное.
Все бы хорошо, да только хочется спросить: а будет ли счастлива семья Левиных в дальнейшем? Какие ещё испытания придется вынести Кити? Тяжело ей будет с человеком, который в 34 года впервые осознает свою смертность, новорожденного принимает за чудовище из другого мира, а после рождения сына ходит с мыслями о суициде.
Алексей Вронский. Типичный «пушкинский» герой и антигерой в одном лице. Молод, горяч, весел, красив. Удобен в обращении: все его ошибки можно списать на эпоху и круг общения, в крайнем случае — на молодость.
Однако, никого не любит, даже собственную мать, чем сильно отличается от Левина, для которого образ матери священен. К Анне его влечет не любовь, на которую он, по всей видимости, не способен в принципе.
Его влечет предвкушение счастья, безумная и продолжительная страсть, которая постепенно утихает и к концу романа сводится скорее к понятиям чести и долга, чем к искренним чувствам.
Волевой на вид человек, который предпринимает только два волевых решения в романе, и те не доводит до конца: самоубийство и война, куда он к концу романа успевает только выехать, что весьма символично.
У него прогрессивные взгляды на ведение хозяйства, но в отличие от Левина, он не способен любить, а значит созидать. А получив шанс на счастье в полном объеме в Италии, где им с Анной никто не мог помешать, он не испытывает ни счастья, ни даже страданий, как Левин. Ему просто скучно. И это, по мнению Толстого, закономерный итог для человека, способного на страсть, но не способного на любовь.
Степан Облонский. Первопричина главного конфликта в романе. Именно с его измены начинается все действие.
Несмотря на то, что является глубоко убежденным эгоистом, именно к нему тянутся все персонажи романа, начиная от впадающего в уныние Левина и заканчивая озлобленным Карениным, начавшем процесс развода.
Несмотря на то, что является отвратительным семьянином и практически не проводит время с женой и детьми, но все же именно их союз с Долли выглядит самым крепким из предложенных. Он может сколько угодно изменять и тратить, но с помощью своего дьявольского обаяния и улыбки всегда найдет выход из ситуации.
Две недели тому назад было получено кающееся письмо Степана Аркадьича к Долли. Он умолял спасти его честь, продать ее имение, чтобы заплатить его долги. Долли была в отчаянье, ненавидела мужа, презирала, жалела, решалась развестись, отказать, но кончила тем, что согласилась продать часть своего имения.
Его появление способно оживить любую сцену романа. Даже уезжающего на войну Вронского он заставляет на миг остановиться и задуматься.
Удивительное дело, но эгоист и подлец Облонский выглядит единственным персонажем, который мог бы повлиять на конфликт между Анной и Вронским, как он повлиял на решение Алексея Александровича о разводе, если бы оказался рядом в нужный момент. Каким образом работает феномен Стивы — понять невозможно.
Сам Толстой объясняет это как «Стива всегда был в настроении», что в общем-то не дает никакого понимания. На мой взгляд, Стива — самый интересный и живой персонаж из всех главных героев романа, поскольку меньше всех укладывается в рамки каких-то рациональных схем.
Алексей Каренин. Самый недооцениваемый и, по моему скромному мнению, ключевой персонаж. Не Левин, в лице которого Толстой любуется на себя, и не Анна, в лице которой Толстой любуется на страсть. Т.е. в общем-то тоже на самого себя.
В лице Каренина Толстой наносит сильнейший удар по всему общественному институту, включая вопросы брака, развода, воспитания детей, включая устаревшие нравственные нормы и религиозные понятия. Проблема Алексея Александровича в том, что он оценивается только со слов Анны и практически не пересекается с другими героями.
В вину ему вменяют нерешительность, пассивность, отсутствие чувств к жене, действия с оглядкой на законы и мнение общества. Но как-то в стороне остается тот факт, что Алексей Александрович с 10 лет рос сиротой.
Забывают и о том, что брат Анны, Степан Аркадьевич, своим служебным положением обязан именно Алексею Александровичу. Ну и конечно вряд ли нерешительному в служебных делах человеку дали бы одну из высших государственных наград — орден Александра Невского.
Причем эта награда служит не только меткой единственного персонажа, который способен действительно чего-то добиться на службе и быть полезным Отечеству. Эта награда вдохновляет маленького Сережу, в чувстве сыновней гордости которого зарождается важный жизненный стержень.
И даже Анне, на которой он женился далеко не по своей воле, он отдал «все то чувство, на которое был способен». Именно с ним, а не с Вронским, Каренина испытывает самые чистые материнские чувства. И только он понимает истинную суть отношений между Вронским и Анной, предвидя то, как скоро между ними произойдет раскол.
Алексей Александрович по-настоящему любит жену, хоть и не привык выражать свои чувства. Бесстрастность, сдержанность в проявлении чувств — это та цена, которую Алексей Александрович платит за то, что успешно служит стране. Просто он такой человек, который в связи с ранней потерей родителей почти ничего не знает о том, как эти чувства нужно выражать.
Даже ревность он неспособен проявить, чего, возможно, так не хватало Анне для утешения собственной гордости и самолюбия.
Он выражает свою любовь в заботе о семье, в хлопотах со слугами и конями, в занятиях с сыном, в том, что он продолжает содержать бездельницу жену даже после того, как узнает об ее измене, в том, что он готов принять чужого ребенка, простить Анну и принять все ее условия.
А ведь по этим условиям он должен был отдать ей сына и взять на себя «обвинение в фиктивном прелюбодеянии», тем самым опозорившись в обществе и оскорбив свои религиозные чувства, разрушив свой внутренний фундамент. Брак для него — божественный закон, а соблюдение традиций — мерило совести. В том, что такой человек соглашается на все ради счастья Анны, гораздо больше трагизма, чем в ее истерическом поведении.
«Я хочу подставить другую щеку, я хочу отдать рубаху, когда у меня берут кафтан, и молю бога только о том, чтоб он не отнял у меня счастье прощения! – Слезы стояли в его глазах, и светлый, спокойный взгляд их поразил Вронского. – Вот мое положение. Вы можете затоптать меня в грязь, сделать посмешищем света, я не покину ее и никогда слова упрека не скажу вам, – продолжал он. – Моя обязанность ясно начертана для меня: – я должен быть с ней и буду».
Винить Алексея Александровича можно только в том, что он не смог воспитать Анну, которую взял в жены малолетней дурочкой, и такой же и оставил. Хотя, учитывая его ум и характер, довольно трудно поверить в то, что он восемь лет только и делал, что таскал ее по театрам. Но Толстого такие мелочи мало беспокоят. Может и правильно, ему виднее.
Анна Каренина. Худший герой романа, которым, тем не менее, любуются и Толстой, и многие поколения читателей. По первоначальной задумке Толстого, она мыслилась как вульгарная, некрасивая и пошлая женщина. Но по мере того, как «скучная и пошлая Анна К.
» (из письма самого Толстого) надоедала ему все больше, он вдруг обнаружил, что в ее измене тоже есть что-то привлекательное. Например, ее страстность, ее способность проявлять силу, стремление жить полной жизнью, вопреки всему. В начале романа она представляется мудрой женщиной, способной разрешить почти безвыходную ситуацию в семье Облонских.
Но потом эта житейская мудрость куда-то исчезает, и перед нами неожиданно предстает человек, который совершенно неспособен подумать о ком-то, кроме себя. О чувствах мужа, с которым прожила 8 лет и воспитала сына, она впервые задумывается где-то в середине романа, когда он объявляет ей о разводе. Что уж говорить о чувствах машиниста поезда.
При этом Анна абсолютно ничем не занимается по жизни, поэтому всю свою энергию направляет на секс с Вронским. А когда секс с Вронским заканчивается, потому что ему надо как-то сводить концы с концами, работать и вести хозяйство, то Анна начинает заниматься этим с его мозгами.
Образ мудрой женщины и утонченной натуры хорошо подчеркивает ее беременность от любовника и сцены ревности человеку, который неоднократно предлагал ей сделать хоть что-то, чтобы вырваться из замкнутого круга. На это Анна ответила «Ах! Не предпринимайте ничего, я буду решать», после чего демонстративно страдала до конца романа, так ничего не решив.
Зато отметилась революционной для XIX века идеей, что хорошо бы жить и с мужем, и с любовником одновременно. А для тех, кто питает иллюзии насчет ее чистой любви, Толстой вложил в ее уста совершенно однозначную фразу:
«Если бы я могла быть чем-нибудь, кроме любовницы, страстно любящей одни его ласки; но я не могу и не хочу быть ничем другим».
В отношениях с Вронским ее влечет не любовь, а страсть. Различие между этими понятиями не только в темпераменте и длительности, а в том, что любовь необязательно приносит удовольствие, тогда как страсть от этого неотделима.
И в конце концов Анна раскроет себя полностью, когда покажет, что не умеет нести ответственность за свои поступки, что можно не принять искреннее прощение, и что можно не любить собственных детей.
И если Катерину в «Грозе» Островского безумно жаль, поскольку в ней было чувство красоты, поэзия, умение сопереживать, то к Анне в лучшем случае испытываешь безразличие. Но конечно, во всем виноваты абсурдные условия брака и развода, ущемляющие бедных женщин.
Кити Щербатская. Идеальная, а потому абсолютно никакая. Милая, терпеливая, великодушная, простая и очень глупая. Задача Кити в романе — просто присутствовать, быть рядом с Левиным, быть рядом с его больным братом, быть рядом с сыном.
Быть ради того, чтобы ее противопоставляли суматошной Анне и делали выводы о том, как жить правильно. Она прошла свой курс духовного очищения, познакомившись с мадемуазель Варенькой, и потому все-таки смогла увидеть, какой умница Левин и как он заслуживает любви.
Своей глупостью и добротой она компенсирует бесконечные метания мужа, благодаря чему и удерживается их молодая семья. Читать это невообразимо скучно, а единственную интересную линию о флирте с Васенькой Весловским Толстой обрывает решительно и бесповоротно в назидание всем начинающим семьям.
Я бы даже упоминать о ней не стал, если бы были другие интересные женские персонажи. Но как-то не сложилось.
А если серьезно. Роман крайне обширный и совсем не исчерпывается темами, связанными только с основными персонажами.
Лично мне хотелось бы перечитать те места, где описываются отношения Левина с умирающим братом: в этих главах действительно есть что-то настоящее, взятое из жизни и превращенное в необъятный космос человеческих переживаний.
Крайне важной кажется мысль о том, что именно собственный опыт может подтвердить или опровергнуть законы мироздания, что даже вековые традиции стоит подвергать сомнению, если на кону стоит чья-то жизнь. Показательно то, что роман не кончается смертью Анны.
Ведь при всем ерничестве понятно, что он во многом о судьбе России, в которой традиции и абсурдные нормы морали оказались важнее человеческого счастья. А ведь так случается, и о том, что жизнь наполнена страстями и бесами Толстой знал лучше многих. Потому и просил «не судить», ибо всей жизнью доказал, как далеко может зайти человек в своих поисках. И счастье на самом деле у всех свое. Вот только готовы ли мы его прожить?
Источник: https://www.livelib.ru/review/779799-anna-karenina-lev-tolstoj
Толстой Собрание сочинений том 9 Анна Каренина
– А вы знакомы с Анною Аркадьевной? – спросил ее Весловский. – Она очень привлекательная женщина.
– Да, – еще более краснея, отвечала она Весловскому, встала и подошла к мужу.
– Так ты завтра едешь на охоту? – сказала она. Ревность его в эти несколько минут, особенно по тому румянцу, который покрыл ее щеки, когда она говорила с Весловским, уже далеко ушла. Теперь, слушая ее слова, он их уже понимал по своему.
Как ни странно было ему потом вспоминать об этом, теперь ему казалось ясно, что если она спрашивает его, едет ли он на охоту, то это интересует ее только для того, чтобы узнать, доставит ли он это удовольствие Васеньке Весловскому, в которого она, по его понятию, уже была влюблена.
– Да, я поеду, – ненатуральным, самому себе противным голосом отвечал он ей.
– Нет, лучше пробудьте завтра день, а то Долли не видала мужа совсем, а послезавтра поезжайте, – сказала Кити.
Смысл слов Кити теперь уже переводился Левиным так: «Не разлучай меня с ним. Что ты уедешь – это мне все равно, но дай мне насладиться обществом этого прелестного молодого человека».
– Ах, если ты хочешь, то мы завтра пробудем, – с особенной приятностью отвечал Левин.
Васенька между тем, нисколько и не подозревая всего того страдания, которое причинялось его присутствием, вслед за Кити встал от стола и, следя за ней улыбающимся, ласковым взглядом, пошел за нею.
Левин видел этот взгляд. Он побледнел и с минуту не мог перевести дыхания. «Как позволить себе смотреть так на мою жену!» – кипело в нем.
– Так завтра? Поедем, пожалуйста, – сказал Васенька, присаживаясь на стуле и опять подворачивая ногу по своей привычке.
Ревность Левина еще дальше ушла. Уже он видел себя обманутым мужем, в котором нуждаются жена и любовник только для того, чтобы доставлять им удобства жизни и удовольствия… Но, несмотря на то, он любезно и гостеприимно расспрашивал Васеньку об его охотах, ружье, сапогах и согласился ехать завтра.
На счастье Левина, старая княгиня прекратила его страдания тем, что сама встала и посоветовала Кити идти спать. Но и тут не обошлось без нового страдания для Левина. Прощаясь с хозяйкой, Васенька опять хотел поцеловать ее руку, но Кити, покраснев, с наивною грубостью, за которую ей потом выговаривала мать, сказала, отстранив руку:
– Это у нас не принято.
В глазах Левина она была виновата в том, что она допустила такие отношения, и еще больше виновата в том, что так неловко показала, что они ей не нравятся.
– Ну что за охота спать! – сказал Степан Аркадьич, после выпитых за ужином нескольких стаканов вина пришедший в свое самое милое и поэтическое настроение.
– Смотри, смотри, Кити, – говорил он, указывая на поднимавшуюся из за лип луну, – что за прелесть! Весловский, вот когда серенаду. Ты знаешь, у него славный голос. Мы с ним спелись дорогой.
Он привез с собою прекрасные романсы, новые два. С Варварой Андреевной бы спеть.
Когда все разошлись, Степан Аркадьич еще долго ходил с Весловским по аллее, и слышались их спевавшиеся на новом романсе голоса.
Слушая эти голоса, Левин насупившись сидел на кресле в спальне жены и упорно молчал на ее вопросы о том, что с ним; но когда наконец она сама, робко улыбаясь, спросила: «Уж не что ли нибудь не понравилось тебе с Весловским?» – его прорвало, и он высказал все; то, что он высказывал, оскорбляло его и потому еще больше его раздражало.
Он стоял пред ней с страшно блестевшими из под насупленных бровей глазами и прижимал к груди сильные руки, как будто напрягая все силы свои, чтоб удержать себя. Выражение лица его было бы сурово и даже жестоко, если б оно вместе с тем не выражало страдания, которое трогало ее. Скулы его тряслись, и голос обрывался.
– Ты пойми, что я не ревную: это мерзкое слово. Я не могу ревновать и верить, чтоб… Я не могу сказать, что я чувствую, но это ужасно… Я не ревную, но я оскорблен, унижен тем, что кто нибудь смеет думать, смеет смотреть на тебя такими глазами…
– Да какими глазами? – говорила Кити, стараясь как можно добросовестнее вспомнить все речи и жесты нынешнего вечера и все их оттенки.
Во глубине души она находила, что было что то именно в ту минуту, как он перешел за ней на другой конец стола, но не смела признаться в этом даже самой себе, тем более не решалась сказать это ему и усилить этим его страдание.
– И что же может быть привлекательного во мне, какая я?..
– Ах! – вскрикнул он, хватаясь за голову – Ты бы не говорила!.. Значит, если бы ты была привлекательна…
– Да нет, Костя, да постой, да послушай! – говорила она, с страдальчески соболезнующим выражением глядя на него. – Ну, что же ты можешь думать? Когда для меня нет людей, нету, нету!.. Ну, хочешь ты, чтоб я никого не видала?
В первую минуту ей была оскорбительна его ревность; ей было досадно, что малейшее развлечение и самое невинное, было ей запрещено; но теперь она охотно пожертвовала бы и не такими пустяками, а всем для его спокойствия, чтоб избавить его от страдания, которое он испытывал.
– Ты пойми ужас и комизм моего положения, – продолжал он отчаянным шепотом, – что он у меня в доме, что он ничего неприличного, собственно, ведь не сделал, кроме этой развязности и поджимания ног. Он считает это самым хорошим тоном, и потому я должен быть любезен с ним.
– Но, Костя, ты преувеличиваешь, – говорила Кити, в глубине души радуясь той силе любви к ней, которая выражалась теперь в его ревности.
– Ужаснее всего то, что ты – какая ты всегда и теперь, когда ты такая святыня для меня, мы так счастливы, так особенно счастливы, и вдруг такая дрянь… Не дрянь, зачем я его браню? Мне до него дела нет. Но за что мое, твое счастье?..
– Знаешь, я понимаю, отчего это сделалось, – начала Кити.
– Отчего? отчего?
– Я видела, как ты смотрел, когда мы говорили за ужином.
– Ну да, ну да! – испуганно сказал Левин.
Она рассказала ему, о чем они говорили. И, рассказывая это, она задыхалась от волнения. Левин помолчал, потом пригляделся к ее бледному, испуганному лицу и вдруг схватился за голову.
– Катя, я измучал тебя! Голубчик, прости меня! Это сумасшествие! Катя, я кругом виноват. И можно ли было из такой глупости так мучаться?
– Нет, мне тебя жалко.
– Меня? Меня? Что я? Сумасшедший!.. А тебя за что? Это ужасно думать, что всякий человек чужой может расстроить наше счастье.
– Разумеется, это то и оскорбительно…
– Нет, так я, напротив, оставлю его нарочно у нас все лето и буду рассыпаться с ним в любезностях, – говорил Левин, целуя ее руки. – Вот увидишь. Завтра… Да, правда, завтра мы едем.
VIII
На другой день, дамы еще не вставали, как охотничьи два экипажа, катки и тележка, стояли у подъезда, и Ласка, еще с утра понявшая, что едут на охоту, навизжавшись и напрыгавшись досыта, сидела на катках подле кучера, взволнованно и неодобрительно за промедление глядя на дверь, из которой все еще не выходили охотники.
Первый вышел Васенька Весловский в больших новых сапогах, доходивших до половины толстых ляжек, в зеленой блузе, подпоясанной новым, пахнущим кожей патронташем, и в своем колпачке с лептами, и с английским новеньким ружьем без антапок и перевязи.
Ласка подскочила к нему, поприветствовала его, попрыгав, спросила у него по своему, скоро ли выйдут те, но, не получив от него ответа, вернулась на свой пост ожидания и опять замерла, повернув набок голову и насторожив одно ухо.
Наконец дверь с грохотом отворилась, вылетел, кружась и повертываясь на воздухе, Крак, половопегий пойнтер Степана Аркадьича, и вышел сам Степан Аркадьич с ружьем в руках и с сигарой во рту. «Тубо, тубо, Крак!» – покрикивал он ласково на собаку, которая вскидывала ему лапы на живот и грудь, цепляясь ими за ягдташ.
Степан Аркадьич был одет в поршни и подвертки, в оборванные панталоны и короткое пальто. На голове была развалина какой то шляпы, но ружье новой системы было игрушечка, и ягдташ и патронташ, хотя истасканные, были наилучшей доброты.
Васенька Весловский не понимал прежде этого настоящего охотничьего щегольства – быть в отрепках, но иметь охотничью снасть самого лучшего качества. Он понял это теперь, глядя на Степана Аркадьича, в этих отрепках сиявшего своею элегантною, откормленною и веселою барскою фигурой, и решил, что он к следующей охоте непременно так устроится.
– Ну, а хозяин наш что? – спросил он.
– Молодая жена, – улыбаясь, сказал Степан Аркадьич.
– Да, и такая прелестная.
– Он уже был одет. Верно, опять побежал к ней. Степан Аркадьич угадал. Левин забежал опять к жене спросить у нее еще раз, простила ли она его за вчерашнюю глупость, и еще затем, чтобы попросить ее, чтобы она, ради Христа, была осторожнее.
Главное, от детей была бы дальше, – они всегда могут толкнуть.
Потом надо было еще раз получить от нее подтверждение, что она не сердится на него за то, что он уезжает на два дня, и еще просить ее непременно прислать ему записку завтра с верховым, написать хоть только два слова, только чтоб он мог знать, что она благополучна.
Кити, как всегда, больно было на два дня расставаться с мужем, но, увидав его оживленную фигуру, казавшуюся особенно большою и сильною в охотничьих сапогах и белой блузе, и какое то непонятное для нее сияние охотничьего возбуждения, она из за его радости забыла свое огорчение и весело простилась с ним.
– Виноват, господа! – сказал он, выбегая на крыльцо. – Завтрак положили? Зачем рыжего направо? Ну, все равно. Ласка, брось, пошла сидеть!
– Пусти в холостое стадо, – обратился он к скотнику, дожидавшемуся его у крыльца с вопросом о валушках. – Виноват, вот еще злодей идет.
Левин соскочил с катков, на которые он уже сел было, к рядчику плотнику, с саженью шедшему к крыльцу.
– Вот вчера не пришел в контору, теперь меня задерживаешь. Ну, что?
– Прикажите еще поворот сделать. Всего три ступеньки прибавить. И пригоним в самый раз. Много покойнее будет.
– Ты бы слушал меня, – с досадой отвечал Левин. – Я говорил, установи тетивы и потом ступени врубай. Теперь не поправишь. Делай, как я велел, – руби новую.
Дело было в том, что в строящемся флигеле рядчик испортил лестницу, срубив ее отдельно и не разочтя подъем, так что ступени все вышли покатые, когда ее поставили на место. Теперь рядчик хотел, оставив ту же лестницу, прибавить три ступени.
– Много лучше будет.
– Да куда же она у тебя выйдет с тремя ступенями?
– Помилуйте с, – с презрительною улыбкой сказал плотник. – В самую тахту выйдет. Как, значит, возьмется снизу, – с убедительным жестом сказал он, – пойдеть, пойдеть и придеть.
– Ведь три ступеньки и в длину прибавят… Куда ж она придет?
– Так она, значит, снизу как пойдеть, так и придеть, – упорно и убедительно говорил рядчик.
– Под потолок и в стену она придет.
– Помилуйте. Ведь снизу пойдеть. Пойдеть, пойдеть и придеть.
Левин достал шомпол и стал по пыли рисовать ему лестницу.
– Ну, видишь?
– Как прикажете, – сказал плотник, вдруг просветлев глазами и, очевидно, поняв наконец дело. – Видно, приходится новую рубить.
– Ну, так так и делай, как велено! – крикнул Левин, садясь на катки. – Пошел! Собак держи, Филипп!
Левин испытывал теперь, оставив позади себя все заботы семейные и хозяйственные, такое сильное чувство радости жизнью и ожиданья, что ему не хотелось говорить. Кроме того, он испытывал то чувство сосредоточенного волнения, которое испытывает всякий охотник, приближаясь к месту действия.
Если его что и занимало теперь, то лишь вопросы о том, найдут ли они что в Колпенском болоте, о том, какова окажется Ласка в сравнении с Краком и как то самому ему удастся стрелять нынче.
Как бы не осрамиться ему пред новым человеком? Как бы Облонский не обстрелял его? – тоже приходило ему в голову.
Облонский испытывал подобное же чувство и был тоже неразговорчив. Один Васенька Весловский не переставая весело разговаривал. Теперь, слушая его, Левину совестно было вспомнить, как он был не прав к нему вчера. Васенька был действительно славный малый, простой, добродушный и очень веселый. Если бы Левин сошелся с ним холостым, он бы сблизился с ним.
Было немножко неприятно Левину его праздничное отношение к жизни и какая то развязность элегантности. Как будто он считал за собой высокое несомненное значение за то, что у него были длинны ногти, и шапочка, и остальное соответствующее; но это можно было извинить за его добродушие и порядочность.
Он нравился Левину своим хорошим воспитанием, отличным выговором на французском и английском языках и тем, что он был человек его мира.
Васеньке чрезвычайно понравилась степная донская лошадь на левой пристяжке. Он все восхищался ею.
– Как хорошо верхом на степной лошади скакать по степи. А? Не правда ли? – говорил он.
Что то такое он представлял себе в езде на степной лошади дикое, поэтическое, из которого ничего не выходило; но наивность его, в особенности в соединении с его красотой, милою улыбкой и грацией движений, была очень привлекательна. Оттого ли, что натура его была симпатична Левину, или потому, что Левин старался в искупление вчерашнего греха найти в нем все хорошее, Левину было приятно с ним.
Источник: https://works.doklad.ru/view/msqd377Y4IA/23.html
Читать
Известный московский собиратель картин, П. М. Третьяков, очень хотел, чтобы в его галерее были представлены портреты знаменитых писателей его времени, выполненные кистью русских художников.
У него были уже портреты Тургенева, Достоевского, Некрасова, Салтыкова-Щедрина. А Толстого не было. Третьяков просил художника И. Н. Крамского поехать в Ясную Поляну.
«Прошу вас, — говорил Третьяков, — сделайте одолжение для меня, употребите все ваше могущество, чтобы добыть этот портрет»[1].
И Крамской поехал в Ясную Поляну. Это было осенью 1873 года. Как раз в эти дни Толстой обдумывал и начинал писать «Анну Каренину». Ему ни с кем не хотелось видеться и разговаривать.
«Я как запертая мельница»[2], — сказал он о себе в письме к одному из своих знакомых. Крамской не застал Толстого дома. Художнику сказали, что Лев Николаевич куда-то отлучился. И Крамской пошел его разыскивать.
Он спросил у работника, рубившего дрова:
— Не знаешь ли, голубчик, где Лев Николаевич?
Работник распрямился, взглянул на него внимательно и ответил:
— А вам он зачем? Это я и есть.
Так произошла встреча Толстого с Крамским.
Сначала Толстой отказался позировать художнику для портрета. Но Крамской «употребил все свое могущество» и все же уговорил его. И начались сеансы в яснополянском доме. Крамской работал сразу на двух холстах. Один портрет предназначался для семьи Толстого, другой — для Третьяковской галереи.
«У нас теперь всякий день бывает художник живописец Крамской, — сообщала С. А. Толстая своей сестре Т. А. Кузминской, — и пишет два Левочкиных портрета масляными красками… Замечательно похоже, смотреть даже страшно»[3].
Многое поразило Крамского в облике и образе мыслей Толстого. Перед ним был уже не тот человек, который написал когда-то «Детство», «Казаков» и «Войну и мир». Крамской почувствовал, что в Толстом происходит какая-то важная перемена.
И ему удалось схватить выражение и общую атмосферу того времени, когда Толстой начинал работу над своим «романом из современной жизни», как он называл «Анну Каренину». В письме к И. Е. Репину художник рассказывал о своих впечатлениях: «А граф Толстой, которого я писал, интересный человек, даже удивительный.
Я провел с ним несколько дней и, признаюсь, был все время в возбужденном состоянии даже. На гения смахивает»[4].
Что касается Толстого, то для него художник Крамской тоже был находкой. Толстому нравилась его «очень хорошая и художническая натура» (62, 52). Он увлекался беседами с художником во время длительных сеансов. Они говорили об «избрании пути» в жизни и искусстве, о «старых мастерах» и новом отношении к живописи, о правде творчества и просвещении народа.
Два художника — Толстой и Крамской — в равной мере понимали, что в жизни и верованиях современного человека происходит глубокая перемена, которая требует переоценки ценностей. Некоторые из их бесед нашли отражение на страницах романа «Анна Каренина», особенно там, где изображен художник Михайлов.
Крамского поразила цельность натуры Толстого.
Он понял, может быть, самую важную особенность эпического замысла автора «Анны Карениной» и его стиля: «Помню удовольствие в первый раз от встречи с человеком, у которого все детальные суждения крепко связаны с общими положениями, как радиусы с центром, — пишет Крамской в письме Толстому. — О чем бы речь ни шла, ваше суждение поражало своеобразностью точки зрения»[5].
Портрет Толстого, созданный в 1873 году в Ясной Поляне, представляет собой пластическое, художническое выражение целой эпохи в жизни писателя. Перед нами автор «Анны Карениной», вполне сложившийся человек, полный раздумий о современности, об истории, о душе человеческой.
1
Толстой как-то сказал: «Если вы хотите видеть всю комнату хорошо, то должны стать посредине, а не смотреть на нее из-под дивана, стоящего у стены». И чтобы пояснить свою мысль, добавил: «Это все равно, как в шаре есть центр»[6]. Пластическое ощущение своего художественного мира, чувство центра и средоточия современных идей в высшей степени характерно для Толстого.
Мировоззрение художника — это не сумма готовых решений, внешним образом определяющая отбор и выбор материала, а присущее ему видение мира и отношение к нему или, как писал Толстой, «единство самобытно-нравственного отношения автора к предмету» (30, 19). Эта формула определяет внутренний закон художественного мира Толстого, и особенно важным является первое слово — «единство».
Роман «Анна Каренина» был задуман и написан в переломную эпоху, в 1873–1878 годах, когда русская жизнь преображалась на глазах. И Толстой как художник и человек был неотделим от этой драматической эпохи, которая и отразилась в его романе очень рельефно и отчетливо. Так что современный роман приобрел черты исторической энциклопедии 70-х годов XIX века.
Это было «пореформенное время». После крестьянской реформы 1861 года, отменившей крепостное право, прошло уже более десяти лет. Толстой ясно видел и сознавал глубокие перемены в характерах, идеалах и образе жизни своих современников. Он стремился понять нравственный и исторический смысл этих перемен. И здесь, как всюду, для него центральной была мысль о судьбе народа.
Деятели освобождения, благородные и мужественные шестидесятники, боровшиеся против крепостного права, верили в возможность и необходимость уничтожения рабства, у них были силы для борьбы и ясное сознание целей. Они не ставили перед собой вопроса о том, как сложатся пореформенные условия, ограничиваясь расчисткой пути для новой эпохи и прогресса.
В 70-е годы положение изменилось. Десять лет, прошедших после реформы, показали, что крепостничество крепко сидит в хозяйстве и уживается с новыми формами буржуазного стяжания. Прежней веры в пути и цели борьбы не было. Появилась новая черта общественного сознания, которую А. Блок метко определил как «семидесятническое недоверие и неверие»[7].
Устои нового времени оказались непрочными. Разорение, семейные драмы, крахи банков, катастрофы на железных дорогах — все это были «признаки времени», которые поражали воображение человека 70-х годов, определяли его тревожное мироощущение.
«Анна Каренина» отделена от «Войны и мира» десятью годами. Эти годы многое переменили в мироощущении Толстого. «Война и мир» — «апофеоз здоровой, полнозвучной жизни, ее земных радостей и земных чаяний… — пишет Н. К. Гудзий. — Совсем другое видим мы в «Анне Карениной». Здесь господствует настроение напряженной тревоги и глубокого внутреннего смятения»[8].
Толстой уловил в самой эпохе «метания мысли», неустойчивость, шаткость. «Все смешалось» — формула, которой начинается роман, — лаконична и многозначна. Она представляет собой тематическое ядро романа и охватывает и общие закономерности народной жизни, и частные обстоятельства семейного быта.
Есть в романе еще и другая формула: «под угрозой отчаяния». Сочувствие Толстого на стороне тех героев, которые живут в смутной тревоге и беспокойстве, которые ищут смысла событий как смысла жизни. Он и сам тогда жил «под угрозой отчаяния».
Толстой как художник и мыслитель ясно видел остроту современных вопросов. «При общем движении современной мысли и он был увлечен задачей: Что делать? Куда идти?» — пишет А. А. Фет о романе Толстого «Анна Каренина»[9].
В 70-е годы не только Толстой, но и все крупнейшие художники этого времени были захвачены «общим движением современной мысли». В «Отечественных записках» печатался роман Достоевского «Подросток», в «Русском вестнике» — «Анна Каренина», а в «Вестнике Европы» — «Новь» Тургенева. Герои этих произведений были современниками. Поэтому у них много общего и в характерах и в судьбах.
Источник: https://www.litmir.me/br/?b=176574&p=21
Комментарий к роману «Анна Каренина»
Глаза Степана Аркадьича весело заблестели.
— Ты ведь не признаешь, чтобы можно было любить калачи, когда есть [a1] , — по-твоему, это преступление; а я не признаю жизни без любви, — сказал он, поняв по-своему вопрос Левина. — Что ж делать, я так сотворен. И право, так мало делается этим кому-нибудь зла, а себе столько удовольствия…
Я вот дома был, там у нас старик тоже пшеницы три [a2] посеял. Так сказывает, ото ржей не отличишь.
XIII
Коровы были выпущены на варок и, сияя перелинявшею гладкою шерстью, пригревшись на солнце, мычали, просясь в поле. Полюбовавшись знакомыми ему до малейших подробностей коровами, Левин велел выгнать их в поле, а на [a3] выпустить телят.<\p>
и бороны все-таки чинили, когда надо было ехать [a4] .<\p>
то он срывал [a5] , съедал его или угощал Левина,
Только бы своих уберечь. Ушел вот второй раз [a6] …
«Через два года будут у меня в стаде две голландки, сама Пава еще может быть жива, двенадцать молодых Беркутовых дочерей, да подсыпать к ним на [a7] этих трех — чудо!» Он опять взялся за книгу.
персеверировать [a8] ты не должен.
— Кити! — послышался голос матери, — поди сюда, покажи папа свои коральки.
Кити с гордым видом, не помирившись с своим другом, взяла со стола [a9] в коробочке и пошла к матери.
отные, измученные скакавшие лошади, проваживаемые конюхами, уводились домой, и одна за другой появлялись новые к предстоящей скачке, свежие, большею частию английские лошади, в [a10] , со своими поддернутыми животами, похожие на странных огромных птиц.
XXVI
Он прошел в кабинет принимать дожидавшихся просителей и подписать некоторые бумаги, принесенные правителем дел…
Потом было личное дело, посещение доктора и управляющего делами. Управляющий делами не занял много времени.
Он только передал нужные для Алексея Александровича деньги и дал краткий отчет о состоянии дел, которые были не совсем хороши, так как случилось, что нынешний год вследствие частых выездов было прожито больше, и был дефицит.<\p>
(правитель дел и управляющий делами: одно ли и то же лицо?)
Но Степан Аркадьич, хотя и привыкший к другим обедам, все находил превосходным; и [a11] [a12] , и грибки, и крапивные щи, и курица под белым соусом, и белое крымское вино — все было превосходно и чудесно.
В сорока шагах от него, ему навстречу, по той большой дороге-муравке, по которой он шел, ехала четверней карета с важами.[a13]<\p>
Дальнее поле, лежавшее восемь лет в [a14] под пусками, (что такое пуски?)
Подав последнее сено граблями, баба отряхнула засыпавшуюся ей за шею труху и, оправив сбившийся над белым, незагорелым лбом красный платок, полезла под телегу увязывать воз. Иван учил ее, как цеплять за [a15] , и чему-то сказанному ею громко расхохотался. В выражениях обоих лиц была видна сильная, молодая, недавно проснувшаяся любовь.
VIII
Первый вышел Васенька Весловский в больших новых сапогах, доходивших до половины толстых ляжек, в зеленой блузе, подпоясанной новым, пахнущим кожей патронташем, и в своем колпачке с лептами, и с английским новеньким ружьем без [a16] и перевязи.
Невидная еще без солнечного света роса в душистой высокой конопле, из которой выбраны были уже [a17] , мочила ноги и блузу Левина выше пояса.
Постель была пружинная с матрасиком и с особенным изголовьем и [a18] наволочками на маленьких подушках.
Дома было ясно, что на шесть кофточек нужно было двадцать четыре аршина [a19] по шестьдесят пять копеек, что составляло больше пятнадцати рублей кроме отделки и работы, и эти пятнадцать рублей были выгаданы. Но пред горничной было не то что стыдно, а неловко.
Если б Левин мог понять, как он понимал, почему подходить к кассе на железной дороге нельзя иначе, как становясь [a20] , ему бы не было обидно и досадно; но в препятствиях, которые он встречал по делу, никто не мог объяснить ему, для чего они существуют.
А нынче лубок в цене, и [a21] бы липовеньких нарубил».
Подавальщик был из дальней деревни, из той, в которой Левин прежде отдавал землю на артельном начале. Теперь она была отдана [a22] внаймы.
Левин поместил своих гостей в густой свежей тени молодых осинок, на скамейке и обрубках, нарочно приготовленных для посетителей пчельника, боящихся пчел, а сам пошел на [a23] , чтобы принести детям и большим хлеба, огурцов и свежего меда.
Сергей Иванович, не отвечая, осторожно вынимал ножом-[a24] из чашки, в которой лежал углом белый сот меду, влипшую в подтекший мед живую еще пчелу.
Старая графиня, мать Вронского, со своими стальными [a25] , была в ложе брата.
— Кто принес?
— [a26] из гостиницы.
По мосту, звонко и весело переговариваясь, шла толпа веселых баб со свитыми [a27] за плечами.<\p>
[a1 ]С заведенной пашни каждый пятый сноп или 1/10 урожая надлежало тоже отдать казне. Это так называемый «отсыпной» или «пятинный хлеб». [a2] участок земли, засеваемый одной осьминой зерна (равен обычно 1/4 десятины); [a3] огороженное место для скота [a5] растение Gladiolus imbricatus. [a6] второй рой в лето из улья, второй вывод. [a7] Показная, лучшая часть чего-либо. [a8] упорствовать (от франц. persèvèrer). [a9] ожерелье из кораллов. [a10] капор предназначен для защиты от переохлаждения головы и шеи лошади, разгоряченной после тренировки или соревнований. Изготавливают из грубошерстного сукна, по краям обшивают сатином, имеет застежки. [a11] 3. Птица отряда куликов.( Tringa totanus)4. Зайчонок, родившийся летом. [a12] половина засушенной, солёной или копчёной птицы, рыбы [a13]чемоданы из телячьей кожи (от франц. vache) [a14] сельскохозяйственные угодья, ранее использовавшиеся как пашня, но не используемые больше года, начиная с осени, под посев сельскохозяйственных культур и под пар. Залежь представляет собой пример вторичной (восстановительной) сукцессии. [a15] исподняя жердь, иногда кривулиной, связывающая переднюю и заднюю ось или подушки повозок и телег; дроги служат для той же связи верхних краев подушек. [a16] АНТА́ПКА ж. (немецк. Handhabe?) скобка, дужка у ружья, для погона. [a17] В России особи растения, несущие женские цветки, называют матка, матерка, или просто конопля, а мужские — посконь, пустоцвет или замашка. [a18]Шелковая ткань невысокого сорта. [a19] тонкая хлопчатобумажная ткань, полотняного переплетения, плотностью около 100 ниток на 1″, отбеленная и отделанная в подражание льняному полотну. Идет на белье и т. п. работы [a21]ошибочн. вм. сруб, срубленный ЧЕТЫРЕ стены.
[a23]Пасека, место, где стоят ульи.
[a24]род скобеля, которым счищают мездру, после мочки
[a25]Кольца завитых волос, локоны. [a26]посыльный (франц. commissionaire) [a27] соломенный жгут для связывания снопов<\p>Источник: https://klausnick.livejournal.com/2380971.html
Эпизодный цикл в романе Л. Н. Толстого «Анна Каренина»
Важнейшие признаки эпизода: тематическое единство, позволяющее его озаглавить («Левин и Кити в Зоологическом саду» (ч.1, гл. IX)); единство времени и места, один и тот же состав главных участников; определённая роль в развитии общего действия произведения (это либо ход сюжета, либо его ретардация).
Выделяют различные виды эпизодов: сценические, повествовательные, описательные и др., где соответственно преобладает диалог персонажей, повествование, описание.
В «Анне Карениной» наряду с эпизодами целесообразно выделять эпизодные циклы. Например:«Утро Облонских» (ч.1, гл. I-IV). Для анализа выбран цикл эпизодов с условным названием «Долли в Воздвиженском» (ч. 6, гл.
XVI-XXIV). Весь цикл – ретардация сюжета внешнего и развитие внутреннего действия.
Этот цикл можно разбить на 10 эпизодов (названия условны): «Мысли Долли по дороге в Воздвиженское», «Встреча Долли с Анной, Вронским и гостями в дороге», «Первый разговор Долли с Анной», «Долли в своей комнате и в детской», «Посещение больницы», «Разговор Долли с Вронским о разводе», «Обед», «Игра в теннис», «Ночной разговор Долли с Анной», «Возвращение Долли в Покровское».
В цикле преобладает точка зрения Долли, что было отмечено Н.Н.Страховым: «Жизнь и быт у Вронского освещены электрическим светом (при помощи Долли, разумеется), так что становится холодно и жутко» [Л.Н.Толстой и Н.Н.Страхов. Полн. собр. переписки: 319].
При этом «автор целиком перевоплощается в это лицо, то есть «принимает» на данный момент его идеологию, фразеологию, психологию» [Успенский: 101]. Самый яркий пример такого перевоплощения – эпизод «Обед».
Доминирование точки зрения Долли в цикле обусловлено тем, что именно с этой героиней связана толстовская «мысль семейная», ярко проявляющаяся в предшествующем цикле, где показан уклад жизни в имении Левина в Покровском (ч. 6, гл. I-XV). В композиционном сближении этих двух циклов проявляется поэтика контраста у Толстого.
Из относительно простой обстановки Покровского Долли попадает в Воздвиженское, полное «изобилия… щегольства и… европейской роскоши». Комната, куда её поселили, напомнила ей «лучшие гостиницы за границей». Повествователь, передающий наблюдения Долли, подчёркивает несемейную атмосферу Воздвиженского также тем, что называет всех гостями, а Вронского – хозяином этой гостиницы.
По контрасту построен и состав персонажей в обоих циклах. Гостей Воздвиженского Анна кратко характеризует как «маленький двор», где важную роль играет Васенька Весловский. Его ухаживания за Анной Вронский одобряет, в отличие от Левина, который выгнал Васеньку из своего имения (приревновав к Кити). В Покровском же собрались родственники и друзья Левина и Кити.
Как Весловский не вписывается в семейную обстановку Покровского, так и Долли, в своей заплатанной кофточке, чувствует себя чужой в чопорном обществе в Воздвиженском. Во всех эпизодах сочетаются разные композиционно-речевые формы: монолог повествователя (описание, рассуждение, повествование) и речи персонажей (монолог, диалог). Эпизоды с разной доминантой часто соседствуют между собой.
Например, сценический эпизод «Первый разговор Долли с Анной» предшествует описательному эпизоду «Долли в комнате и в детской». При этом в речи повествователя часто присутствуют «зоны речи» героев, создавая «гибридную конструкцию» [Бахтин: 118].
Так, очевидна фразеология Долли в речи повествователя, передающей её воспоминание об умершем маленьком сыне: «всеобщее равнодушие пред этим маленьким розовым гробиком и своя разрывающая сердце одинокая боль пред бледным лобиком с вьющимися височками». В цикле преобладает прямая форма психологизма, выражающаяся в смене повествования от третьего лица к первому.
В течение дня, проведённого в Воздвиженском, мысли Долли меняются прямо противоположно. В первом внутреннем монологе она сетует на свою жизнь и приходит к выводу, что «загублена вся жизнь!». Она даже завидует Анне и считает её счастливой женщиной. Однако постепенно, сначала неосознанно, Долли приходит к обратному мнению и о своей жизни, и о жизни Анны.
Кульминацией к её внутреннему разрыву в отношениях с Анной является их ночной разговор, когда Долли осознаёт, что понимание между ними невозможно. Это подтверждают многоточия в их диалоге. Покидая Воздвиженское, Долли по-другому смотрит и на свою жизнь. «Воспоминания о доме и детях с особенною, новою для неё прелестью, в каком-то новом сиянии возникали в её воображении».
Важную роль в композиции цикла играют лейтмотивы, некоторые из них построены по контрасту: «заплатанная кофточка» Долли и роскошь обстановки у Вронского, «прищуренные глаза» Анны и др. Цикл имеет кольцевую структуру (как и роман в целом). Как писал Толстой: «Я не могу иначе нарисовать круга, как сведя его и потом поправляя неправильности при начале. И теперь я только что свожу круг и поправляю, и поправляю» [Л.Н.Толстой и Н.Н.Страхов. Полн. собр. переписки: 151]. Цикл начинается размышлениями Долли и заканчивается ими. Таким образом, стилеобразующую роль в эпизодном цикле играют доминанта точки зрения персонажа (Долли), прием контраста, лейтмотивы, кольцевая структура. Литература
Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975.
Л.Н.Толстой и Н.Н.Страхов. Полное собрание переписки: В 2 т. Ottava – Москва, 2003. Т.1.
Успенский Б.А. Поэтика композиции. СПб., 2000.
Чернец Л.В. Эпизоды, диалоги и монологи в пьесах А.Н. Островского // А.Н. Островский. Материалы и исследования. 2006. С. 68 – 77.
Источник: http://litcey.ru/literatura/75959/index.html
Сочинение на тему Трагедия и любовь Анны Карениной в романе Л. М. Толстого
Сочинение по роману Л. М. Толстого «Анна Каренина». В основе социального романа «Анна Каренина» — историческое явление, которое затрагивает жизнь всего народа. Быт пореформенного времени выдался непрочным. Обнищание, семейные драмы, крахи банков, катастрофы на железных дорогах — такими были признаки 70-х лет XIX столетия.
В романе «Анна Каренина» Толстому прежде всего импонировала главная мысль произведения — роль семьи. Ведь все важнейшие общественные изменения начинаются или завершаются в семейном круге, в личном мире, в повседневной жизни.
Значение социальных изменений в жизни человека измеряются, вероятно, степенью их влияния на семейные распорядки.
Трагедия Анны Карениной имеет социальный характер. Даже от любви Вронского Анна была одинокой в мире и в своей семье. Взгляд на семью в светском обществе был довольно странным: дети воспитывались отдельно от родителей.
Возможно поэтому так жестоко решил Каренин судьбу Анны, разлучив ее с сыном, что сам не ощущал родительской любви к своему ребенку? И вдобавок в обществе властвует вранье. Если бы Анна придерживалась внешней благопристойности в семейных отношениях, то общество не отвернулось бы от нее.
Но такая натура, как Анна, не могла жить во вранье. Итак, основными преградами к счастью Карениной с Вронским были Каренин и светское общество. Анна боролась за свое счастье, но не имела поддержки даже любимого.
Поиски выхода из положения прослеживаются в желании Анны стать писательницей, поборницей женского образования, в ее спорах относительно женских гимназий. Тем не менее искусственность ее положения и занятий приводит к поискам забвения с помощью наркотиков. Силы надломлены… Сначала Анне удавалось все.
Каренин с болью замечал, что она приобретала триумф: не захотела оставаться у него дальше — не осталась, решила поехать с Вронским — и поехала. Не было такой жертвы, которую бы Анна не принесла во имя осуществления своей мечты о счастье.
«Мир» не извинил Анне открытой и честной любви. И Вронский, как типичный представитель этого «мира», тоже оказался по другую сторону от нее. Даже любовь не уменьшила противостояния общества и личности, а подтолкнула к распрям и спорам с миром, с людьми, с жизнью.
Драма Анны Карениной заключается в том, что она, имея чистейшие моральные чувства и помыслы, вступила в противоречие со своей средой, своей эпохой. Через личную трагедию Анны Карениной, через напряженные духовные поиски Константина художник показывает общественную атмосферу пореформенной эпохи.
Изображает жизненный порядок и быт разных прослоек тогдашнего общества: от высших сфер петербургской аристократии и чиновничества к крестьянам.
На первых страницах романа главная героиня — Анна Аркадиевна — возникает перед нами как образцовая мать и жена, изысканная женщина из высшего мира, которую все уважают.
Лев Толстой предоставил своей героине много обворожительности, женской привлекательности и одухотворенной красоты.
Некоторые особенности внешнего вида Анны — стройность сложения, темные волосы, которые красиво вьются, грациозность и живость движений — подобный характерным деталям внешности дочери большого поэта Пушкина Марии Александровны Гартунг.
Уже при первом знакомстве с Анной Карениной всех поражала скрытая сила жизни, полнота чувств, которая пробивалась наружу то в ее взгляде и в улыбке, то в быстром, энергичном пожатии руки. Поражала не только красота молодой женщины, а также простота, естественность, откровенность.
Ощущалось, что Анне присущий какой-либо невидимый, тайный, но глубокий мир высших духовных интересов, что это личность необыкновенная, совсем не похожая на другие. Это была женщина умная, просвещенная, какая имела глубокие знания в разных областях жизни.
Сначала тяжело догадаться, что извне спокойная и сдержанная Анна ощущает себя очень несчастной. Сама же героиня в полной мере осознала это, полюбив Алексея Вронского. Любовь пришла неожиданно и принесла с собой много испытаний.
Неправда и вранье были невыносимым для горячей и правдивой натуры героини, а, итак, неумолимо приближался ее разрыв не только с Карениным, но и с высшим светом. Трагизм положения Анни после того, как она пошла к Вронскому, заострился невозможностью соединить чувство любящей женщины и отданной матери.
Разлука с сыном Сергеем нанесла ей большую боль. Тем временем высший мир отомстил Карениной за самовольно взятое счастье, за брошенный ему вызов. Знакомые отвернулись, подчеркивая свое презрение, а бывшие друзья стали равнод
ушными к ней. Она чувствовала себя так, будто ее поставили возле «позорного столба».
Анна страдала, чувствовала вину, но отстаивала свое право на свободу и счастье. Вынужденная одинокость, узкий круг интересов, в которое поставило ее сама жизнь, напрасные поиски какого-то занятия, что захватило бы ее и заставило забыть о своем положении, о разлуке с дорогим ей сыном, — все это трудным камнем легло на душу Анны.
Только любовь к Вронскому, вера в его чувство предоставляли ей силы.
Избранник Карениной был типичным представителем дворянской «золотой молодежи». Здоровый, красивый, богатый человек, он жил по правилам высшего мира. В полку Вронский был общим любимцем, его воспринимали как счастливого избранника судьбы.
И сам он был благосклонен к обычному быту дворянской военщины со всеми его атрибутами — строевой службой, вином, картами, конями и легкими связями. Очарованный духовной красотой Анны, Вронский страстно пришел в восхищение ею и в то же время понял, что связь с замужней женщиной из высшего мира прибавит ему блеска в глазах его товарищей.
Любовь победила те мелкие чувства, оказалась искренней и серьезной. Ради того он пошел в отставку, отказавшись от блестящей карьеры, порвал с высшим миром. Больше того, он начал замечать непристойность и плачевность дворянского мира, его лицемерие и низость. Однако удержаться на той высоте Вронский не смог. Слишком сильными были бывшие привычки и связи.
Он снова ощущал неудержимый порыв к давно знакомому обществу, к обычным развлечениям. И в любви Анны, в ее стремлении удержать его он бессознательно усматривал препятствие своим стремлениям и давал ей это ощутить.
Круг замкнулся. Свое отчаяние, разочарование Анна перенесла на весь мир: «Везде неправда, везде вранье, везде властвует зло!» Несчастная женщина пришла к отчаянию, у нее возникли даже мысли о том, что не следует жить дальше, о собственной смерти, которая, возможно, подвергла наказанию бы Вронского, нанесши ему большую боль. И страшная развязка трагедии неизбежно настала…
Эпиграф романа «Мнет отмщение и аз воздам» имеет символическое содержание, он не только говорит о вине Анны и наказании за нее, сколько является своеобразным предупреждением лицемерам из высшего мира, которые считали, что имели право судить и наказывать женщину, которая есть такой искренней в своих чувствах. «Не вам судить ее!» — будто говорит этой системой образов сам автор романа.
(нет оценок)
Loading…
Источник: http://sochinenienatemupro.ru/sochinenie-na-temu-kratkoe-soderzhanie/sochinenie-na-temu-tragediya-i-lyubov-annyi-kareninoj-v-romane-l-m-tolstogo/
Загрузка...
