Анализ произведения шукшина миль пардон, мадам!

«Миль пардон, мадам!», анализ рассказа Шукшина

Рассказ «Миль пардон, мадам!» можно считать «рассказом-анекдотом». Его герой Бронислав Пупков постоянно рассказывает историю, которую сам считает драматической, а остальные – анекдотом. Произведение также можно определить как «рассказ-судьба», но судьба несостоявшаяся, а только желаемая.

Проблематика

В рассказе поднимается проблема маленького человека, который нуждается в признании, хочет быть значимым.

В поисках собственной значимости герой разрушает разумные границы и, подобно детям или подросткам, сочиняет историю о покушении его на Гитлера, делающую его героем, прежде всего, в собственных глазах.

Как любой маленький человек, стремящийся к власти и признанию, он верит, что в процессе подготовки к важному заданию ему оказывали почести. Этого не хватает герою в реальности.

Важная и особенно актуальная сегодня проблема ухода от реальности. Бронька создаёт придуманный мир, своеобразную виртуальную реальность, которую всё время проигрывает в подходящих обстоятельствах. По функции его история играет роль компьютерной игры.

Сюжет и композиция

В экспозиции рассказа описывается личность Броньки: имя, происхождение, возраст, портрет, любимые занятия и таланты. Рассказ о том, как Бронька водил охотников и что было после этого – это рамка, вступление к основному повествованию. В центре композиции — рассказ о покушении Броньки на Гитлера.

Этот рассказ – смысл жизни Броньки и кульминация рассказа Шукшина. Повествование Броньки фантастическое, в духе современных боевиков. Он оказывается двойником «немецкого гада», проходит спецвыучку, легко говорит по-немецки, а выхватив браузер, произносит речь о своей благородной миссии.

Сам Бронька настолько верит в правдивость истории, что даже точно указывает дату происходящего (25 июля 1943 года).

Момент выстрела и промаха кульминационный. Развязка – возвращение Броньки в реальность, которая настолько не соответствует его представлениям о настоящей жизни, что он два дня пьёт. Бронька тяжело переживает, страдает и злится. И не потому, что снова стал посмешищем, что его ругала жена и с ним провели беседу в сельсовете. Он огорчён тем, что промахнулся.

Герои рассказа

Главный герой рассказа – Бронька (Бронислав) Пупков. Уже в третьем абзаце читатель знакомится с его портретом: «Ещё крепкий, ладно скроённый, голубоглазый, улыбчивый, лёгкий на ногу и на слово». Бронька немолод, ему за 50. Он воевал (рассказ написан в 1968 г.

), у него нет двух пальцев на руке, но потеряны они не на войне, а в результате несчастного случая на охоте. И в этом сущность личности Броньки: он чудик. Пальцы он отстрелил себе сам, когда разбивал заряженной берданкой лёд, а она соскочила с предохранителя. В войне он ничем не отличился, был санитаром, но…

сочинил легенду о том, как покушался на Гитлера.

Броньке просто необходимо было чувствовать себя героем, сражаться и побеждать. Он скандалил и дрался, гонял на мопеде, потому что в жизни ему не хватало острых ощущений.

К Броньке никто из односельчан не относится серьёзно. Сам герой считает, что причина в негармоничном сочетании имени и фамилии. Бронька даже наказал попа, который так его назвал, сам отвёл его в ГПУ в 33 году. А, может быть, он это только придумал…

Во время рассказа главной части истории Бронька преображается. Его глаза сухо горят, как огоньки, он становится красивым и нервным. Потом он встаёт, напрягается, голос его срывается. Бронька плачет, рассказывая, как перед выстрелом вспомнил мать, отца, родину.

После рассказа о том, как Бронька промахнулся, он выглядит как человек в большом горе: роняет голову на грудь, скалится, скрипит зубами и мотает головой.

После признания в своей «несостоятельности» Бронька уединяется на берегу реки и вздыхает, измученный переживаниями.

Односельчане, по словам жены, смеются ему в лицо. Зато городские охотники, послушав историю, молчат, удивлённые. Они переживают вместе с Бронькой своеобразный катарсис, очищение, как древнегреческие зрители, переживающие трагедию героя.

Стилистические особенности

Постоянно встречающийся в рассказе приём – контраст. Это контраст между торжественным именем и простой фамилией героя, между реальной скучной жизнью и полной приключений выдуманной, между вежливой французской фразой «тысяча извинений, мадам» и ситуацией, в которой Бронька её произносит (перед тем как побить кого-нибудь).

• «Солнце, старик и девушка», анализ рассказа Шукшина
• «Чудик», анализ рассказа Шукшина
• «Обида», анализ рассказа Шукшина
• «Алёша Бесконвойный», анализ рассказа Шукшина
• «Микроскоп», анализ рассказа Шукшина
• «Сапожки», анализ рассказа Шукшина
• «Сельские жители», анализ рассказа Шукшина
• «Критики», анализ рассказа Шукшина
• «Волки!», анализ рассказа Шукшина
• «Срезал», анализ рассказа Шукшина
• «Экзамен», анализ рассказа Шукшина
• «Мастер», анализ рассказа Шукшина
• «Горе», анализ рассказа Шукшина
• «Крепкий мужик», анализ рассказа Шукшина
• «Сельские жители», краткое содержание рассказа Шукшина

По произведению: «Миль пардон мадам!»

По писателю: Шукшин Василий Макарович

Источник: https://goldlit.ru/shukshin/1001-mil-pardon-madam

Конспект урока на тему «ДЕРЕВЕНСКАЯ ПРОЗА»: ИСТОКИ, ПРОБЛЕМЫ, ГЕРОИ. ГЕРОИ ШУКШИНА»

Произведения, явившиеся этапными в «оттепельное» время, стали импульсом к развитию новых направлений в литературе: «деревенской прозы», «городской» или «интеллектуальной» прозы. Эти названия условны, однако прижились в критике и в читательской среде и сформировали устойчивый круг тем, который разрабатывался писателями в 60-80-е годы.

В развитии жанра короткого рассказа В. М. Шукшин был продолжателем традиций А. П. Чехова. Художественной целью изображения цепи комических эпизодов, происходящих с героем, являлось раскрытие его характера.

Главными выразительными средствами становились, так же, как в чеховских произведениях, емкая эмоционально окрашенная деталь и драматизация повествования с использованием чужой речи в диалогах. Сюжет построен на воспроизведении кульминационных, «самых жгучих», долгожданных моментов, когда герою предоставляется возможность в полной мере проявить свою «особенность». Новаторство В. М.

Шукшина связано с обращением к особому типу – «чудикам», вызывающим неприятие окружающих своим стремлением жить в соответствии с собственными представлениями о добре, красоте, справедливости.

Герой ранних рассказов Шукшина, повествующих о «случаях из жизни», — простой человек, вроде Пашки Холманского («Классный водитель»), странный, добрый, часто непутевый. Автор любуется самобытным человеком из народа, умеющим лихо работать, искренне и простодушно чувствовать. Критик А.

Макаров, рецензируя сборник «Там, вдали» (1968), писал о Шукшине: «Он хочет пробудить у читателя интерес к этим людям и их жизни, показать, как, в сущности, добр и хорош простой человек, живущий в обнимку с природой и физическим трудом, какая это притягательная жизнь, несравнимая с городской, в которой человек портится и черствеет».

Это не «Чудаки», далекие от реальности, живущие в идеальном мире, а именно «чудики», живущие в реальности, но стремящиеся к идеальному и не знающие, где его искать, куда девать накопившуюся в душе силу.

Шукшин ищет источники мудрости в историческом и житейском опыте народа, в судьбах стариков. У старого шорника Антипа («Одни») вечную потребность в красоте не могут подавить ни голод, ни нужда.

Да если его приласкать, он же в три раза больше сделает. Любая животина любит ласку, а человек – тем более». Трижды повторяется в письме одна мечта, одно желание: «Ты живи да радуйся, да других радуй», «Она мне дочь родная, у меня душа болит, мне тоже охота, чтоб она порадовалась на этом свете», «Я хоть порадываюсь на вас».

Старуха Кандаурова учит умению чувствовать красоту жизни, умению радоваться и радовать других, учит душевной чуткости и ласке. Вот те высшие ценности, к которым она пришла через тяжелый опыт.

Образ старухи Кандауровой – один из многих образов шукшинских матерей, воплощающих любовь, мудрость, самоотдачу, сливающихся в образ «земной божьей матери» («На кладбище»).

Вспомним рассказ «Материнское сердце», в котором мать защищает перед всем миром своего непутевого сына, единственную ее отраду; рассказ «Ванька Тепляшин», где герой, попав в больницу, почувствовал себя одиноким, затосковал, и обрадовался, как ребенок, увидев мать: «Каково же было его удивление, радость, когда он в этом мире внизу вдруг увидел свою мать…Ах, родная ты, родная!». Это и голос самого автора, который всегда с огромной любовью, нежностью, благодарностью и в то же время с чувством какой-то вины пишет о Матери. Вспомним сцену свидания Егора Прокудина с матерью (если возможно, посмотреть кадры из фильма «Калина красная»). Мудрость старухи Кандауровой согласуется с простором и покоем в окружающем мире: «Вечерело. Где-то играли на гармошке…»; «Гармонь все играла, хорошо играла. И ей подпевал негромко незнакомый женский голос»; «Господи, — думала старуха, — хорошо, хорошо на земле, хорошо». Но состояние покоя в рассказах Шукшина неустойчиво и недолго, оно сменяется новыми тревогами, новыми размышлениями, новыми поисками гармонии, согласится с вечными законами жизни.

Собираясь на Урал навестить семью брата, выронил деньги («…пятьдесят рублей, полмесяца работать надо») и, решив, что «хозяина бумажки нет», «легко, весело» пошутил для «этих, в очереди»: «Хорошо живете, граждане! У нас, например, такими бумажками не швыряются». После этого он не смог «пересилить себя», чтобы забрать «проклятую бумажку».

Его стремление сделать жизнь «повеселее» наталкивается на непонимание окружающих. Иногда он «догадывается», что исход будет таким, как в истории со снохой.

Зачастую «теряется», как в случае с соседом в самолете или с «интеллигентным товарищем» в поезде, — Чудик повторяет слова «женщины с крашенными губами», которой «поддакивал» мужчина в шляпе из районного города, но у него они почему-то выходят неубедительными.

Источник: https://doc4web.ru/literatura/konspekt-uroka-na-temu-derevenskaya-proza-istoki-problemi-geroi-.html

Поурочные разработки по русской литературе ХХ века. 11 класс

Сохрани ссылку в одной из сетей:

II. Основная часть

1. Важнейшие факты, ставшие рубежами судьбы писателя:

— 1941-45 гг. — на фронтах Великой Отечественной войны;

— в феврале 1945 г. — арест за критику Ленина и Сталина, обнаруженный при перлюстрации писем Солженицына;

— 8 лет заключения и 3 года ссылки (шарашка, особлаги в Казахстане);

— смертельная болезнь, излечение, осознанное как «Божье чудо» и указание на «предназначенность»;

— взаимоотношения с государственной властью;

— исключение из Союза советских писателей;

— присуждение Нобелевской премии;

— насильственное выдворение из страны (1974) и возвращение на родину (1994).

2. Исполнение «предназначенности»:

— «первая ласточка) — «Один день Ивана Денисовича»; история опубликования, гражданское мужество писателя; общественный резонанс;

— монументальность «Архипелага ГУЛАГ»: история подпольного создания и публикации; особенность жанра (документальность, публицистичность, обвинительный пафос);

— впечатление, произведенное в обществе;

— работа над эпопеей «Красное колесо», другими произведениями историко-публицистического характера;

— активная общественная и просветительская деятельность А. И. Солженицына.

III. Заключение

Нравственные уроки Солженицына: «что может правда».

Домашнее задание

Перечитать рассказы В. М. Шукшина

Раздел ХI. Особенности развития поэзии и прозы в 60—70 гг. ХХ в.

Урок 48 (109).

«Деревенская проза»: истоки, проблемы, герои.

Герои Шукшина

Цели урока: дать представление о «деревенской» прозе; познакомить с творчеством В. М. Шукшина (обзор).

Оборудование урока: портреты писателей; возможно, фрагменты фильма «Калина красная».

Методические приемы: лекция; аналитическая беседа.

Ход урока

I. Чтение и анализ 2—3 сочинений

II. Слово учителя

Произведения, явившиеся этапными в «оттепельное» время, стали импульсом к развитию новых направлений в литературе: «деревенской прозы», «городской», или «интеллектуальной» прозы. Эти названия условны, однако прижились в критике и в читательской среде и сформировали устойчивый круг тем, который разрабатывался писателями в 60—80-е годы.

В центре внимания писателей-«деревенщиков» была послевоенная деревня, нищая и бесправная (колхозники до начала 60-х годов не имели даже собственных паспортов и без специального разрешения не могли покидать «места приписки»). Сами писатели были в основном выходцами из деревни.

Сутью же этого направления было возрождение традиционной нравственности. Именно в русле «деревенской прозы» сложились такие большие художники, как Василий Белов, Валентин Распутин, Василий Шукшин, Виктор Астафьев, Федор Абрамов, Борис Можаев.

Им близка культура классической русской прозы, они восстанавливают традиции сказовой речи, развивают то, что было сделано еще «крестьянской литературой» 20-х годов.

Поэтика «деревенской прозы» была ориентирована на поиск глубинных основ народной жизни, которые должны были заменить дискредитировавшую себя государственную идеологию.

После того как крестьянство получило наконец паспорта и смогло самостоятельно выбирать себе место проживания, начался массовый отток населения, особенно молодого, из сельской местности в города.

Оставались полупустые, а то и вовсе обезлюдевшие деревни, где царили вопиющая бесхозяйственность и почти повальное пьянство среди оставшихся жителей.

В чем причина таких бед? Ответ на этот вопрос писатели-«деревенщики» видели в последствиях военных лет, когда силы деревни были надорваны, в «лысенковщине», изуродовавшей естественные пути ведения сельского хозяйства.

«деревенская проза» дала картину жизни русского крестьянства в ХХ веке, отразив главные события, по влиявшие на его судьбу: октябрьский переворот и гражданскую войну, вое коммунизм и нэп, коллективизацию и голод, колхозное строительство и индустриализацию, военные и послевоенные лишения, всевозможные эксперименты над сельским хозяйством и нынешнюю его деградацию. Она продолжила традицию раскрытия «русского характера», создала ряд типов «простых людей». Это и шукшинские «чудики», и распутинские мудрые старухи и опасные в своем невежестве и вандализме «архаровцы» и многотерпеливый беловский Иван Африканович.

Горький итог «деревенской прозе» подвел Виктор Астафьев: «Мы отпели последний плач — человек пятнадцать нашлось плакальщиков о бывшей деревне. Мы и воспевали ее одновременно.

Как говорится, восплакали хорошо, на достойном уровне, достойном нашей истории, нашей деревни, нашего крестьянства. Но это кончилось. Сейчас идут только жалкие подражания книгам, которые были созданы двадцать-тридцать лет назад.

Подражают те наивные люди, которые пишут про уже угасшую деревню. Литература теперь должна пробиваться через асфальт».

Служил на флоте, работал грузчиком, слесарем, учителем, директором школы. Затем окончил режиссерский факультет ВГИКа. Известен как выдающийся актер, режиссер, сценарист.

Как писатель начинал с публикации в 1961 году рассказов в журнале «Октябрь», а через два года вышел первый его сборник — «Сельские жители».

Герои рассказов Шукшина — деревенские люди, сталкивающиеся с городом, или горожане, попадающие в село (часто выходцы из той же деревни).

И добавлял: «В этом положении есть свои «плюсы»… От сравнений, от всяческих «оттуда — сюда» и «отсюда — туда» невольно приходят мысли не только о «деревне» и о «городе» — о России».

III. Беседа

— Какие рассказы В. Шукшина вы читали?

— Какие традиции продолжил в своем творчестве Шукшин?

В развитии жанра короткого рассказа В. М. Шукшин был продолжателем традиций А. П. Чехова. Художественной целью изображения цепи комических эпизодов, происходящих с героем, являлось раскрытие его характера.

Главными выразительными средствами становились, так же, как в чеховских произведениях, емкая, эмоционально окрашенная деталь и драматизация повествования, создаваемая с помощью сочетания сказовой манеры повествования с использованием живой речи в диалогах.

Сюжет построен на воспроизведении кульминационных, «самых жгучих» долгожданных моментов, когда герою предоставляется возможность в полной мере проявить свою «особенность». Новаторство В. М.

Шукшина связано с обращением к особому типу — «чудикам» вызывающим неприятие окружающих своим стремлением жить в соответствии с собственными представлениями о добре, красоте, справедливости.

Человек в рассказах Шукшина часто не удовлетворен своей жизнью, он чувствует наступление всеобщей стандартизации, скучной обывательской усредненности и пытается выразить собственную индивидуальность, обычно несколько странными поступками. Таких шукшинских героев называют «чудиками».

— Какие «чудики» вам запомнились?

— Как автор относится к героям-«чудикам»?

Герой ранних рассказов Шукшина, повествующих о «случаях из жизни», — простой человек, вроде Пашки Холманского («Классный водитель»), странный, добрый, часто непутевый. Автор любуется самобытным человеком из народа, умеющим лихо работать, искренне и простодушно чувствовать.

Со временем образ героя усложняется, и отношение автора к героям несколько меняется — от любования до сопереживания, сомнения, философского размышления. Алеша Бесконвойный отвоевывает себе в колхозе право на нерабочую субботу, чтобы посвятить ее бане.

Только в этот «банный» день он может принадлежать себе, может наедине с собой предаваться воспоминаниям, размышлениям, мечтам. Герой обладает способностью замечать красоту жизни в самых, казалось бы, незначительных ее проявлениях.

Сам процесс постижения бытия составляет главную радость Алеши: «Вот за что и любил Алеша субботу: в субботу он так много размышлял, вспоминал, думал, как ни в какой другой день».

Желание «срезать» обхамить, унизить человека, чтобы возвыситься над ним («Срезал») — последствие неутоленного самолюбия, невежества, имеющего странные последствия.

Часто деревенские жители больше не видят смысла своего существования в работе на земле, как их предки, и либо уезжают в города, либо занимаются изобретением «вечных двигателей», писанием «рассказов» («Раскас»), либо, вернувшись после «отсидки», не знают, как теперь жить на воле.

Это не «чудаки», далекие от реальности, живущие в идеальном мире, а именно «чудики», живущие в реальности, но стремящиеся к идеальному и не знающие, где его искать, куда девать накопившуюся в душе силу.

— О чем думают, размышляют шукшинские герои?

(Героев Шукшина занимают главные вопросы: Для чего, спрашивается, мне жизнь была дадена? («Одни»), «Зачем дана была эта непосильная красота»? («Земляки»), «Что в ней за тайна, надо ее жалеть, например, или можно помирать спокойно — ничего тут такого особенно го не осталось?» («Алеша Бесконвойный»).

Часто герои находятся в со стоянии внутреннего распада: «Ну и что? — сердито думал Максим. — Так же было сто лет назад. Что нового-то? И всегда так будет… А зачем?» («Верую!»). Душа переполняется тревогой, болит оттого, что живо чувствует все вокруг, салится найти ответ.

Матвей Рязанцев («Думы») называет это состояние «хворью», но хворью «желанной» — «без нее чего-то не хватает».)

IV. Слово учителя

Шукшин всегда с огромной любовью, нежностью, благодарностью и в то же время с чувством какой-то вины пишет о Матери. Вспомним сцену свидания Егора Прокудина с матерью.

Смотрим кадры фильма «Калина красная», комментируем их. Отмечаем, что играет мать Егора Прокудина не профессиональная актриса, а простая деревенская женщина.

— Почему режиссер принял такое решение — утвердить на роль матери непрофессиональную актрису?

V. Анализ рассказа «Чудик»

— Каким мы видим главного героя рассказа?

(Герой рассказа, названием которого стало его прозвище («Жена называла его «Чудик». «Иногда ласково»), выделяется из своей среды. Прежде всего, «с ним постоянно что-нибудь случалось», он «то и дело влипал в какие-нибудь истории». Это не были общественно значимые поступки или авантюрные приключения. «Чудик» страдал от мелких происшествий, вызванных его собственными оплошностями.)

— Приведите примеры таких происшествий и оплошностей.

(Собираясь на Урал навестить семью брата, выронил деньги («… пятьдесят рублей, полмесяца работать надо») и, решив, что «хозяина бумажки нет», «легко, весело» пошутил для «этих в очереди»: «Хорошо живете, граждане!.. У нас, например, такими бумажками не швыряются». После этого он не смог «пересалить себя», чтобы забрать «проклятую бумажку».

Желая «приятное сделать» невзлюбившей его снохе, Чудик разрисовал коляску маленького племянника так, что ее стало «не узнать». Она, не поняв «народного творчества», «расшумелась» так, что ему пришлось уехать домой.

— Как реагируют на его «выходки» окружающие? Как он сам воспринимает их?

(Его стремление сделать жизнь «повеселее» наталкивается на непонимание окружающих. Иногда он «догадывается», что исход будет таким как в истории со снохой. Зачастую «теряется», как в случае с соседом в самолете или с «интеллигентным товарищем» в поезде.

Чудик повторяет слова «женщины с крашеными губами», которой «поддакивал» мужчина в шляпе из районного города, но у него она почему-то выходят неубедительными. Его недовольство всегда обращается на самого себя («Он не хотел этого, страдал…», «Чудик, убитый своим ничтожеством…

», «Да почему же я такой есть-то?»), а не на жизнь, которую он не в силах переделать («Он совсем не умел острить…», «…запел дрожащим голосом…», «…поскользнулся, чуть не упал»).

— Есть ли основание для позиции чудика?

(Все эти черты не имеют мотивировки, они присущи герою изначально, обусловливая своеобразие его личности. Напротив, профессия отражает внутреннее стремление вырваться из реальности («Он работал киномехаником в селе»), а мечты произвольны и несбыточны («Горы облаков внизу… упасть в них, в облака, как в вату», «Обожал сыщиков и собак. В детстве мечтал быть шпионом»).

— Что означает «чудик»? Какие однокоренные слова можно привести?

(В прозвище героя выявляется не только его чудачество но и желание чуда. В этой связи заостряется характеристика действительности как тусклой, злой, обыденной жизни («…сноха… спросила зло…», «…опять спросила Софья Ивановна совсем зло, нервно…», «Не понимаю; зачем они стали злые?»)

— Каково соотношение внешнего и внутреннего мира героя?

(В соотношении с внешним миром выстраивается ряд антитез, в которых на стороне героя (в противоположность досадным происшествиям, от которых «горько», «больно», «страшно») оказываются признаки чистой, простодушной, творческой натуры «сельского жителя».

«За живое» Чудика задевают сомнения в том, что «в деревне-то люди лучше, незанозистее», а «один воздух чего стоит!.. до того свежий да запашистый, травами разными пахнет, цветами разными…», что там «теплая…

земля» и свобода, от которой его «дрожащий», «тихий» голос звучит громко».)

— Почему имя главного героя мы узнаем только в конце рассказа?

(Обрисовка индивидуальности героя сочетается с авторским стремлением к обобщению: его прозвище не случайно (имя и возраст называются напоследок как незначительная характеристика: «…

Звали его — Василий Егорыч Князев. Было ему тридцать девять лет от роду»): в нем выражено своеобразие народных представлений о личности.

«Чудик» — вариация «дурацкой» сущности национальной натуры, созданная с использованием комических элементов.)

— Прототипом каких героев русской литературы является «Чудик»?

(Помимо Ивана-дурака русских сказок, реминисцентным фоном для создания образа является Платон Каратаев Л. Н. Толстого (роман «Война и мир»). О нем напоминают такие признаки героя рассказа, как «круглые глаза», «круглое мясистое лицо» (у Каратаева «…голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки… были круглые; приятная улыбка и…

глаза были круглые» — т. IV, ч. 1, гл. ХIII), а также потребность быть «поласковей» с миром («выражение ласки и простоты» растрогало Пьера Безухова в первых же словах, услышанных им от Каратаева, —т. IV, ч. 1, гл. ХII).

ХIII), воплощением неизменно повторяющегося в национальной истории типа чудака и фантазера, несущего в себе искру добра и радости жизни.)

VI. Анализ рассказа «Миль пардон, мадам!» (1968)

Источник: https://gigabaza.ru/doc/132871-p40.html

Краткое содержание Шукшин Миль пардон, мадам!

Жил в одном селе Бронислав Пупков. На его правой руке не хватало двух пальцев, на войне он служил санитаром, но пальцы потерял не там.

Во время охоты он ружьем долбил лед на реке, чтобы попить, так и отстрелил себе пальчики, которые потом торжественно захоронил у себя в огороде. На войне он служил санитаром, вытаскивал раненых с поля боя.

Была у Броньки Пупкова одна болезнь, одно пристрастие, от которого он никак не мог избавиться. Об этом пристрастии знали все местные жители, и по-доброму посмеивались над ним.

Когда в местность приезжали городские, на охоту, в походы или экскурсии, люди с удовольствием и странной улыбкой советовали им в проводники именно Бронислава, который действительно очень хорошо знал местность и слыл прекрасным охотником, к тому же он был веселым и общительным человеком.

Иногда он уходил с приезжими на несколько дней, а иногда даже на недели и месяцы. К концу похода или охоты Бронька становился особо серьезным, молчаливым, как будто с ним что-то случилось.

Вечером у прощального костра все собирались и невольно обращали свое внимание на необычно тихого и грустного Броньку.

Все удивлялись, отвечали, что не слышали, тогда у Броньки начиналась пора экстаза, и он рассказывал всем историю о том, что стрелял тогда в Гитлера именно он, Пупков. Глаза его горели, он просил ему плеснуть снова и снова. Рассказ обрывался на том, что Бронька промахнулся.

Затем он долго плакал, уходил и еще долгое время страдал в стороне от костра.

Деревенские обычно сразу узнавали, что Бронька снова рассказывал свою историю. Узнавала сразу и жена потому, что тот возвращался в плохом расположении духа, говорил ей «Миль пардон мадам, сейчас ведь врежу» — в ответ на ее упреки. Его ругали, угрожали тюрьмой за искажение исторических фактов. Но статьи такой не было, поэтому посадить его никто не мог. 

Порой человек настолько завирается, что начинает верить самому себе и испытывает правдоподобные чувства. Он плачет, бьется в конвульсиях, доказывает свою правоту, и даже если в глубине души понимает, что врет, все равно не отступается от своей лжи. Бронька все понимал, но не врать не мог, это был его наркотик.

Можете использовать этот текст для читательского дневника

• Краткое содержание Чехов Три сестрыДействие пьесы начинаются в доме Прозоровых. Младшей из трех сестер, Ирине, исполняется двадцать лет. На праздник приглашено множество гостей, в том числе брат Андрей, подполковник Вершинин, Кулыгин
• Краткое содержание Волшебное кольцо ПлатоноваСегодня мы расскажем читателям сюжет интереснейшего произведения «Волшебное кольцо». Жила в одном царстве семья, состоящая из матери да сына. Жили они бедно.
• Краткое содержание Нагибин СиреньДействие рассказа Юрия Марковича Нагибина разворачивается летом в усадьбе Сатиных. В это время пышно цветёт сирень. Кусты с белыми, голубыми и розовыми цветами наполняют улицы душистым запахом.
• Краткое содержание Гайдар Военная тайнаОдна из увлекательных произведений автора повествует нам о девушке, которой поручают комсомольское задание — отработать вожатой в пионерском лагере. Ей очень не хотелось выполнять эту роль, но потом она поняла
• Краткое содержание Паустовский Старый поварПовествование рассказа происходит где-то из окраины старой Вены, где престарелый повар, который проработал на престижной должности длительные годы, находится при смерти. Никогда он не был привязан к Богу, никогда не посещал церковь по собственному желанию

Источник: https://2minutki.ru/kratkie-soderzhaniya/vasilij-shukshin/mil-pardon-madam-kratko

Краткое содержание рассказа «Миль пардон, мадам» | Инфошкола

«Миль пардон, мадам» (1967)

Композиционно это рассказ в рассказе. Как и большинство рассказов Шукшина, это произведение начинается сразу с лаконичной авторской характеристики главного героя: Бронька (Бронислав) Пупков, еще крепкий, ладно скроенный мужик, голубоглазый, улыбчивый, легкий на ногу и на слово. Ему за пятьдесят, он был на фронте….

Далее идет краткое описание его судьбы. Его изысканное имя Бронислав, с похмелья придуманное местным попом, противоречит простой и смешной русской фамилии Пупков. Бронька умный и удачливый охотник, меткий стрелок. На охоте по дурости лишился двух пальцев, поэтому на фронте был не снайпером, а санитаром.

В обыденной жизни Бронька — скандалист. Его часто бивали, но он отлеживался и носился по деревне на своем мопеде. Он жил легко, никому не завидуя и не тая зла. Была у Пупков а и еще одна слабость: когда приезжали городские охотники, он сопровождал их, показывал лучшие места и в последний день обязательно рассказывал им свою необыкновенную историю.

После авторской характеристики, представления героя следует рассказ самого Броньки о том, как он стрелял в Гитлера. Его история — явная выдумка, что очевидно всем. Но каждый раз эта выдуманная история становилась для Броньки событием, праздником, которого он ждал с великим нетерпением, от чего с утра сладко ныло под сердцем.

История Пупкова о неудавшемся покушении на Гитлера очень талантлива и по-своему красива, в ней много юмористических моментов. Бронька сообщает, что легкораненый генерал приказывает ему «прихлопнуть» Гитлера, который будто бы инкогнито приехал на передовую.

Пупков должен явиться к Гитлеру с пакетом, в котором спрятан браунинг, и выстрелить в упор. В рассказе много фантастического. Автор как бы со стороны наблюдает за поведением своего героя во время рассказа и порой любуется им, порой иронизирует над ним, иногда сдержанно комментирует его поведение.

Например, в середине рассказа дан следующий комментарий: «Прошу плеснуть. Бронька опять подставлял стаканчик. Он выглядел совершенно трезвым».

Или перед кульминационным моментом: «Глаза Броньки сухо горят, как угольки, поблескивают. Он даже алюминиевый стаканчик не подставляет — забыл.

И конец рассказа автор сопровождает комментарием: «Бронька роняет голову на грудь, долго молча плачет, оскалился, скрипит здоровыми зубами, мотает безутешно головой.
Поднимает голову — лицо в слезах. И опять тихо, очень тихо, с ужасом говорит: «Я промахнулся».

Слушатели молчат, так как состояние Броньки так сильно действует, удивляет, что говорить что-нибудь нехорошо. После этого Бронъка выпивает очередную чарку, уходит к воде и сидит на берегу один, измученный пережитым волнением, вздыхая и кашляя, отказываясь от ухи.

Бронька как будто еще раз побывал на войне, снова пережил свое прошлое. И умом он понимает, что нет его вины в том, что был-то он всего лишь санитаром, ведь он честно выполнял свою работу. Но сердце никаких доводов не признает.

До предела обостренная совестливость, неутомимая жажда справедливости — вот причины возникновения этой невероятной истории про покушение на Гитлера. Бронька — талантливый рассказчик и прирожденный артист. А странная история — это принародное покаяние, выплеснувшаяся наружу сердечная мука, исповедь, казнь самого себя.

Только поведав свою историю, получает герой рассказа некоторое душевное облегчение. Пафос же этой человеческой исповеди, вопля души глубоко трагичен. Вся история про покушение сложилась в сознании Броньки под влиянием плохих приключенческих фильмов единственно для. того, чтобы, рассказывая, можно было каяться, бить себя в грудь, плакать, не опасаясь при этом, что слушать его не станут.

Шукшин не осуждает и не оправдывает своего героя, он делает всевозможное для того, чтобы читатель понял его. Писатель видел в этом рассказе большой общечеловеческий смысл.

Сам автор так комментировал поведение своего героя в интервью, данного по поводу фильма «Странные люди», снятого по рассказу «Миль пардон, мадам»: «Я хотел сказать в этом фильме, что душа человеческая мечется и тоскует, если она не возликовала никогда, не вскрикнула в восторге, толкнув нас на подвиг, если не жила никогда полной жизнью, не любила, не горела».

Толстая некрасивая жена набрасывается на Броньку с оскорблениями и, хлопнув дверью, уходит прочь жаловаться на своего «лесного скота». Даже власти обеспокоены поведением и россказнями Броньки.  Его несколько раз вызывали в сельсовет, «совестили, грозили принять меры».

Автор показывает, что и сам Бронъка стыдится своей слабости, мается, переживает и заглушает стыд водкой. И вот уже в последний раз звучит нелепая, Бог весть откуда взявшаяся присказка: «Миль пардон, мадам!» (Ради бога, извините, сударыня), которая к концу повествования приобретает уже иной смысл.

Это изречение заключает в себе иронию, насмешку, но уже не над чудиком Бронькой, а над обывательским, стереотипным мышлением, которому не под силу понять причины этого чудачества.

Наверное, он делает это для того, чтобы читатель мог постичь настоящую трагедию этого странного человека: он, прекрасный стрелок, мог бы, но так и не совершил подвиг. И осознание этого великого, но не состоявшегося поступка, не дает покоя Броньке всю жизнь, не дает уснуть его совести.

Источник: https://info-shkola.ru/kratkoe-soderzhanie-rasskaza-mil-pardon-madam/

Василий Шукшин — Миль пардон, мадам

Здесь можно скачать бесплатно «Василий Шукшин — Миль пардон, мадам» в формате fb2, epub, txt, doc, pdf. Жанр: Русская классическая проза.

Так же Вы можете читать книгу онлайн без регистрации и SMS на сайте LibFox.Ru (ЛибФокс) или прочесть описание и ознакомиться с отзывами.

На Facebook В Твиттере В Instagram В Одноклассниках Мы Вконтакте

Описание и краткое содержание «Миль пардон, мадам» читать бесплатно онлайн.

Шукшин Василий

Миль пардон, мадам

Василий Шукшин

МИЛЬ ПАРДОН, МАДАМ!

Когда городские приезжают в эти края поохотиться и спрашивают в деревне, кто бы мог походить с ними, показать места, им говорят:

— А вон Бронька Пупков… он у нас мастак по этим делам. С ним не соскучитесь. — И как-то странно улыбаются.

Бронька (Бронислав) Пупков, еще крепкий, ладно скроенный мужик, голубоглазый, улыбчивый, легкий на ногу и на слово.

Ему за пятьдесят, он был на фронте, но покалеченная правая рука — отстрелено два пальца — не с фронта: парнем еще был на охоте, захотел пить (зимнее время), начал долбить прикладом лед у берега. Ружье держал за ствол, два пальца закрывали дуло.

— Дорогие мои пальчики, спите спокойно до светлого утра.

Хотел крест поставить, отец не дал.

Бронька много скандалил на своем веку, дрался, его часто и нешуточно бивали, он отлеживался, вставал и опять носился по деревне на своем оглушительном мотопеде («педике») — зла ни на кого не таил. Легко жил.

Бронька ждал городских охотников, как праздника. И когда они приходили, он был готов — хоть на неделю, хоть на месяц. Места здешние он знал как свои восемь пальцев, охотник был умный и удачливый.

Городские не скупились на водку, иногда давали деньжат, а если не давали, то и так ничего.

— На сколь? — деловито спрашивал Бронька.

— Дня на три.

— Все будет как в аптеке. Отдохнете, успокоите нервы.

Ходили дня по три, по четыре, по неделе. Было хорошо. Городские люди — уважительные, с ними не манило подраться, даже когда выпивали. Он любил рассказывать им всякие охотничьи истории.

В самый последний день, когда справляли отвальную, Бронька приступал к главному своему рассказу.

Этого дня он тоже ждал с великим нетерпением, изо всех сил крепился… И когда он наступал, желанный,

с утра сладко ныло под сердцем, и Бронька торжественно молчал.

— Что это с вами? — спрашивали.

— Так, — отвечал он. — Где будем отвальную соображать? На бережку?

— Можно на бережку.

…Ближе к вечеру выбирали уютное местечко на берегу красивой стремительной реки, раскладывали костерок. Пока варилась щерба из чебачков, пропускали по первой, беседовали.

Бронька, опрокинув два алюминиевых стаканчика, закуривал…

— На фронте приходилось бывать? — интересовался он как бы между прочим. Люди старше сорока почти все были на фронте, но он спрашивал и молодых: ему надо было начинать рассказ.

— Это с фронта у вас? — в свою очередь, спрашивали его, имея в виду раненую руку.

— Нет. Я на фронте санитаром был. Да… Дела-делишки… — Бронька долго молчал. — Насчет покушения на Гитлера не слышали?

— Слышали.

— Не про то. Это когда его свои же генералы хотели кокнуть?

— Да.

— Нет. Про другое.

— А какое еще? Разве еще было?

— Было. — Бронька подставлял свой алюминиевый стаканчик под бутылку. — Прошу плеснуть. — Выпивал. — Было, дорогие товарищи, было. Кха! Вот настолько пуля от головы прошла. — Бронька показывал кончик мизинца.

— Когда это было?

— Двадцать пятого июля тыща девятьсот сорок третьего года. Бронька опять надолго задумался, точно вспоминал свое собственное, далекое и дорогое.

— А кто стрелял?

Бронька не слышал вопроса, курил, смотрел на огонь.

— Где покушение-то было?

Бронька молчал.

Люди удивленно переглядывались.

— Я стрелял, — вдруг говорил он. Говорил негромко, еще некоторое время смотрел на огонь, потом поднимал глаза… И смотрел, точно хотел сказать: «Удивительно? Мне самому удивительно». И как-то грустно усмехался.

Обычно долго молчали, глядели на Броньку. Он курил, подкидывал палочкой отскочившие угольки в костер… Вот этот-то момент и есть самый жгучий. Точно стакан чистейшего спирта пошел гулять в крови.

— Вы серьезно?

— А как вы думаете? Что, я не знаю, что бывает за искажение истории? Знаю. Знаю, дорогие товарищи.

— Да ну, ерунда какая-то…

— Где стреляли-то? Как?

— Из браунинга. Вот так: нажал пальчиком — и пук! — Бронька смотрел серьезно и грустно — что люди такие недоверчивые. Он же уже не хохмил, не скоморошничал.

Недоверчивые люди терялись.

— А почему об этом никто не знает?

— Пройдет еще сто лет, и тогда много будет покрыто мраком. Поняли? А то вы не знаете… В этом-то вся трагедия, что много героев остаются под сукном.

— Это что-то смахивает на…

— Погоди. Как это было?

Бронька знал, что все равно захотят послушать.

— Разболтаете ведь? Опять замешательство.

— Не разболтаем…

— Честное партийное?

— Да не разболтаем! Рассказывайте.

— Нет, честное партийное? А то у нас в деревне народ знаете какой… Пойдут трепать языком.

— Да все будет в порядке! — Людям уже не терпелось послушать. Рассказывайте.

— Прошу плеснуть. — Бронька опять подставлял стаканчик.

Он выглядел совершенно трезвым.

— Было это, как я уже сказал, двадцать пятого июля сорок третьего года. Кха! Мы наступали. Когда наступают, санитарам больше работы. Я в тот день приволок в лазарет человек двенадцать- Принес одного тяжелого лейтенанта, положил в палату… А в палате был какой-то генерал. Генерал-майор.

Рана у него была небольшая — в ногу задело, выше колена. Ему как раз перевязку делали. Увидел меня тот генерал и говорит: «Погоди-ка, санитар, не уходи». Ну, думаю, куда-нибудь надо ехать, хочет, чтоб я его поддерживал. Жду.

С генералами жизнь намного интересней: сразу вся обстановка как на ладони.

Люди внимательно слушают. Постреливает, попыхивает веселый огонек; сумерки крадутся из леса, наползают на воду, но середина реки, самая быстрина, еще блестит, сверкает, точно огромная длинная рыбина несется серединой реки, играя в сумраке серебристым телом своим.

— Ну, перевязали генерала… Доктор ему: «Вам надо полежать!» «Да пошел ты!» — отвечает генерал. Это мы докторов-то тогда боялись, а генералы-то их не очень. Сели мы с генералом в машину, едем куда-то.

Генерал меня расспрашивает: откуда я родом? Где работал? Сколько классов образования? Я подробно все объясняю: родом оттуда-то (я здесь родился), работал, мол, в колхозе, но больше охотничал. «Это хорошо, говорит генерал.

— Стреляешь метко?» Да, говорю, чтоб зря не трепаться: на пятьдесят шагов свечку из винта погашу. А вот насчет классов, мол, не густо: отец сызмальства начал по тайге с собой таскать. Ну ничего, говорит, там высшего образования не потребуется.

[/su_box]

Приезжаем в большую землянку. Генерал всех выгнал, а сам все меня расспрашивает. За границей, спрашивает, никого родных нету? Откуда, мол! Вековечные сибирские. Мы от казаков происходим, которые тут недалеко Бий-Катунск рубили, крепость. Это еще при царе Петре было. Оттуда мы и пошли, почесть вся деревня…

«Откуда у вас такое имя — Бронислав?»

«Поп с похмелья придумал. Я его, мерина гривастого, разок стукнул за это, когда сопровождал в ГПУ в тридцать третьем году…»

«Где это? Куда сопровождали?»

«А в город. Мы его взяли, а вести некому. Давай, говорят, Бронька, у тебя на него зуб — веди».

«А почему, хорошее ведь имя?»

«К такому имю надо фамилию подходящую. А я — Бронислав Пупков. Как в армии перекличка, так — смех. А вон у нас Ванька Пупков — хоть бы што».

— Да, так что же дальше?

— Дальше, значит, так. Где я остановился?

— Генерал расспрашивает…

— Да. Ну расспросил все, потом говорит: «Партия и правительство поручают' вам, товарищ Пупков, очень

ответственное задание. Сюда, на передовую, приехал инкогнито Гитлер. У нас есть шанс хлопнуть его. Мы, говорит, взяли одного гада, который был послан к нам со специальным заданием. Задание-то он выполнил, но сам влопался. А должен был здесь перейти линию фронта и вручить очень важные документы самому Гитлеру. Лично. А Гитлер и вся его шантрапа знают того человека в лицо».

— А при чем тут вы?

— Кто с перебивом, тому — с перевивом. Прошу плеснуть. Кха! Поясняю: я похож на того гада как две капли воды. Ну и начинается житуха, братцы мои! — Бронька предается воспоминаниям с таким сладострастием, с таким затаенным азартом, что слушатели тоже невольно испытывают приятное, исключительное чувство. Улыбаются.

Налаживается некий тихий восторг. — Поместили меня в отдельной комнате тут же при госпитале, приставили двух ординарцев… Один — в звании старшины, а я — рядовой. «Ну-ка, говорю, товарищ старшина, подай-ка мне сапоги». Подает. Приказ — ничего не сделаешь, слушается. А меня тем временем готовят. Я прохожу выучку…

— Какую?

— Спецвыучку. Об этом я пока не могу распространяться, подписку давал. По истечении пятьдесят лет — можно. Прошло только… — Бронька шевелил губами — считал. — Прошло двадцать пять. Но это само собой. Житуха продолжается! Утром поднимаюсь — завтрак: на первое, на второе, третье.

Ординарец принесет какого-нибудь вшивого портвейного, я его кэк шугану!.. Он несет спирт — его в госпитале навалом. Сам беру разбавляю как хочу, а портвейный — ему. Так проходит неделя. Думаю, сколько же это будет продолжаться? Ну, вызывает наконец генерал: «Как, товарищ Пупков?» Готов, говорю, к выполнению задания! Давай, говорит.

С богом, говорит. Ждем тебя оттуда Героем Советского Союза. Только не промахнись! Я говорю: если я промахнусь, я буду последний предатель и враг народа! Или, говорю, лягу рядом с Гитлером, или вы выручите Героя Советского Союза Пупкова Бронислава Ивановича. А дело в том, что намечалось наше грандиозное наступление.

Вот так, с флангов, шла пехота, а спереди — мощный лобовой удар танками.

Источник: https://www.libfox.ru/51314-vasiliy-shukshin-mil-pardon-madam.html

Миль пардон, мадам! (Шукшин Василий Макарович)

Когда городские приезжают в эти края поохотиться и спрашивают в деревне, кто бы мог походить с ними, показать места, им говорят:

– А вон Бронька Пупков… он у нас мастак по этим делам. С ним не соскучитесь. – И как-то странно улыбаются.

Бронька (Бронислав) Пупков, еще крепкий, ладно скроенный мужик, голубоглазый, улыбчивый, легкий на ногу и на слово.

Ему за пятьдесят, он был на фронте, но покалеченная правая рука – отстрелено два пальца – не с фронта: парнем еще был на охоте, захотел пить (зимнее время), начал долбить прикладом лед у берега. Ружье держал за ствол, два пальца закрывали дуло.

– Дорогие мои пальчики, спите спокойно до светлого утра.

Хотел крест поставить, отец не дал.

Бронька много скандалил на своем веку, дрался, его часто и нешуточно бивали, он отлеживался, вставал и опять носился по деревне на своем оглушительном мотопеде («педике») – зла ни на кого не таил. Легко жил.

Бронька ждал городских охотников, как праздника. И когда они приходили, он был готов – хоть на неделю, хоть на месяц. Места здешние он знал как свои восемь пальцев, охотник был умный и удачливый.

Городские не скупились на водку, иногда давали деньжат, а если не давали, то и так ничего.

– На сколь? – деловито спрашивал Бронька.

– Дня на три.

– Все будет как в аптеке. Отдохнете, успокоите нервы.

В самый последний день, когда справляли отвальную, Бронька приступал к главному своему рассказу.

Этого дня он тоже ждал с великим нетерпением, изо всех сил крепился… И когда он наступал, желанный, с утра сладко ныло под сердцем, и Бронька торжественно молчал.

– Что это с вами? – спрашивали.

– Так, – отвечал он. – Где будем отвальную соображать? На бережку?

– Можно на бережку.

…Ближе к вечеру выбирали уютное местечко на берегу красивой стремительной реки, раскладывали костерок. Пока варилась щерба из чебачков, пропускали по первой, беседовали.

Бронька, опрокинув два алюминиевых стаканчика, закуривал…

– На фронте приходилось бывать? – интересовался он как бы между прочим. Люди старше сорока почти все были на фронте, но он спрашивал и молодых: ему надо было начинать рассказ.

– Это с фронта у вас? – в свою очередь, спрашивали его, имея в виду раненую руку.

– Нет. Я на фронте санитаром был. Да… Дела-делишки… – Бронька долго молчал. – Насчет покушения на Гитлера не слышали?

– Слышали.

– Не про то. Это когда его свои же генералы хотели кокнуть?

– Да.

– Нет. Про другое.

– А какое еще? Разве еще было?

– Было. – Бронька подставлял свой алюминиевый стаканчик под бутылку. – Прошу плеснуть. – Выпивал. – Было, дорогие товарищи, было. Кха! Вот настолько пуля от головы прошла. – Бронька показывал кончик мизинца.

– Когда это было?

– Двадцать пятого июля тыща девятьсот сорок третьего года. – Бронька опять надолго задумался, точно вспоминал свое собственное, далекое и дорогое.

– А кто стрелял?

Бронька не слышал вопроса, курил, смотрел на огонь.

– Где покушение-то было?

Бронька молчал.

Люди удивленно переглядывались.

– Я стрелял, – вдруг говорил он. Говорил негромко, еще некоторое время смотрел на огонь, потом поднимал глаза… И смотрел, точно хотел сказать: «Удивительно? Мне самому удивительно». И как-то грустно усмехался.

Обычно долго молчали, глядели на Броньку. Он курил, подкидывал палочкой отскочившие угольки в костер… Вот этот-то момент и есть самый жгучий. Точно стакан чистейшего спирта пошел гулять в крови.

– Вы серьезно?

– А как вы думаете? Что, я не знаю, что бывает за искажение истории? Знаю. Знаю, дорогие товарищи.

– Да ну, ерунда какая-то…

– Где стреляли-то? Как?

– Из браунинга. Вот так: нажал пальчиком – и пук! – Бронька смотрел серьезно и грустно – что люди такие недоверчивые. Он же уже не хохмил, не скоморошничал.

Недоверчивые люди терялись.

– А почему об этом никто не знает?

– Пройдет еще сто лет, и тогда много будет покрыто мраком. Поняли? А то вы не знаете… В этом-то вся трагедия, что много героев остаются под сукном.

– Это что-то смахивает на…

– Погоди. Как это было?

Бронька знал, что все равно захотят послушать.

– Разболтаете ведь? Опять замешательство.

– Не разболтаем…

– Честное партийное?

– Да не разболтаем! Рассказывайте.

– Нет, честное партийное? А то у нас в деревне народ знаете какой… Пойдут трепать языком.

– Да все будет в порядке! – Людям уже не терпелось послушать. – Рассказывайте.

– Прошу плеснуть. – Бронька опять подставлял стаканчик.

Он выглядел совершенно трезвым.

– Было это, как я уже сказал, двадцать пятого июля сорок третьего года. Кха! Мы наступали. Когда наступают, санитарам больше работы. Я в тот день приволок в лазарет человек двенадцать– Принес одного тяжелого лейтенанта, положил в палату… А в палате был какой-то генерал. Генерал-майор.

Рана у него была небольшая – в ногу задело, выше колена. Ему как раз перевязку делали. Увидел меня тот генерал и говорит: «Погоди-ка, санитар, не уходи». Ну, думаю, куда-нибудь надо ехать, хочет, чтоб я его поддерживал. Жду.

С генералами жизнь намного интересней: сразу вся обстановка как на ладони.

Люди внимательно слушают. Постреливает, попыхивает веселый огонек; сумерки крадутся из леса, наползают на воду, но середина реки, самая быстрина, еще блестит, сверкает, точно огромная длинная рыбина несется серединой реки, играя в сумраке серебристым телом своим.

– Ну, перевязали генерала… Доктор ему: «Вам надо полежать!» – «Да пошел ты!» – отвечает генерал. Это мы докторов-то тогда боялись, а генералы-то их не очень. Сели мы с генералом в машину, едем куда-то.

Генерал меня расспрашивает: откуда я родом? Где работал? Сколько классов образования? Я подробно все объясняю: родом оттуда-то (я здесь родился), работал, мол, в колхозе, но больше охотничал. «Это хорошо, – говорит генерал.

– Стреляешь метко?» Да, говорю, чтоб зря не трепаться: на пятьдесят шагов свечку из винта погашу. А вот насчет классов, мол, не густо: отец сызмальства начал по тайге с собой таскать. Ну ничего, говорит, там высшего образования не потребуется.

[/su_box]

Приезжаем в большую землянку. Генерал всех выгнал, а сам все меня расспрашивает. За границей, спрашивает, никого родных нету? Откуда, мол! Вековечные сибирские. Мы от казаков происходим, которые тут недалеко Бий-Катунск рубили, крепость. Это еще при царе Петре было. Оттуда мы и пошли, почесть вся деревня…

«Откуда у вас такое имя – Бронислав?»

«Поп с похмелья придумал. Я его, мерина гривастого, разок стукнул за это, когда сопровождал в ГПУ в тридцать третьем году…»

«Где это? Куда сопровождали?»

«А в город. Мы его взяли, а вести некому. Давай, говорят, Бронька, у тебя на него зуб – веди».

«А почему, хорошее ведь имя?»

«К такому имю надо фамилию подходящую. А я – Бронислав Пупков. Как в армии перекличка, так – смех. А вон у нас Ванька Пупков – хоть бы што».

– Да, так что же дальше?

– Дальше, значит, так. Где я остановился?

– Генерал расспрашивает…

– Да. Ну расспросил все, потом говорит: «Партия и правительство поручают' вам, товарищ Пупков, очень ответственное задание. Сюда, на передовую, приехал инкогнито Гитлер. У нас есть шанс хлопнуть его.

Мы, говорит, взяли одного гада, который был послан к нам со специальным заданием. Задание-то он выполнил, но сам влопался. А должен был здесь перейти линию фронта и вручить очень важные документы самому Гитлеру. Лично.

А Гитлер и вся его шантрапа знают того человека в лицо».

– А при чем тут вы?

– Кто с перебивом, тому – с перевивом. Прошу плеснуть. Кха! Поясняю: я похож на того гада как две капли воды. Ну и начинается житуха, братцы мои! – Бронька предается воспоминаниям с таким сладострастием, с таким затаенным азартом, что слушатели тоже невольно испытывают приятное, исключительное чувство. Улыбаются.

Налаживается некий тихий восторг. – Поместили меня в отдельной комнате тут же при госпитале, приставили двух ординарцев… Один – в звании старшины, а я – рядовой. «Ну-ка, говорю, товарищ старшина, подай-ка мне сапоги». Подает. Приказ – ничего не сделаешь, слушается. А меня тем временем готовят.

Я прохожу выучку…

– Какую?

– Спецвыучку. Об этом я пока не могу распространяться, подписку давал. По истечении пятьдесят лет – можно. Прошло только… – Бронька шевелил губами – считал. – Прошло двадцать пять. Но это само собой. Житуха продолжается! Утром поднимаюсь – завтрак: на первое, на второе, третье.

Ординарец принесет какого-нибудь вшивого портвейного, я его кэк шугану!.. Он несет спирт – его в госпитале навалом. Сам беру разбавляю как хочу, а портвейный – ему. Так проходит неделя. Думаю, сколько же это будет продолжаться? Ну, вызывает наконец генерал: «Как, товарищ Пупков?» Готов, говорю, к выполнению задания! Давай, говорит.

С богом, говорит. Ждем тебя оттуда Героем Советского Союза. Только не промахнись! Я говорю: если я промахнусь, я буду последний предатель и враг народа! Или, говорю, лягу рядом с Гитлером, или вы выручите Героя Советского Союза Пупкова Бронислава Ивановича. А дело в том, что намечалось наше грандиозное наступление.

Вот так, с флангов, шла пехота, а спереди – мощный лобовой удар танками.

Глаза у Броньки сухо горят, как угольки поблескивают. Он даже алюминиевый стаканчик не подставляет – забыл. Блики огня играют на его суховатом правильном лице – он красив и нервен.

– Не буду говорить вам, дорогие товарищи, как меня перебросили через линию фронта и как я попал в бункер Гитлера. Я попал! – Бронька встает. – Я попал!.. Делаю по ступенькам последний шаг и оказываюсь в большом железобетонном зале. Горит яркий электрический свет, масса генералов… Я быстро ориентируюсь: где Гитлер?

Бронька весь напрягся, голос его рвется, то срывается на свистящий шепот, то неприятно, мучительно взвизгивает. Он говорит неровно, часто останавливается, рвет себя на полуслове, глотает слюну…

– Сердце вот тут… горлом лезет. Где Гитлер?! Я микроскопически изучил его лисиную мордочку и заранее наметил, куда стрелять – в усики. Я делаю рукой:

«Хайль Гитлер!» В руке у меня большой пакет, в пакете – браунинг, заряженный разрывными отравленными пулями. Подходит один генерал, тянется к пакету: давай, мол. Я ему вежливо ручкой – миль пардон, мадам, только фюреру. На чистом немецком языке говорю: фьюрэр! – Бронька сглотнул. – И тут… вышел он.

– Ну? – тихо просит кто-нибудь.

– Он идет ко мне навстречу. Генералы все вытянулись по стойке «смирно»… Он улыбался. И тут я рванул пакет… Смеешься, гад! Дак получай за наши страдания!.. За наши раны! За кровь советских людей!.. За разрушенные города и села! За слезы наших жен и матерей!.. – Бронька кричит, держит руку, как если бы он стрелял. Всем становится не по себе.

– Ты смеялся?! А теперь умойся своей кровью, гад ты ползучий!! – Это уже душераздирающий крик. Потом гробовая тишина… И шепот, торопливый, почти невнятный: – Я стрелил… – Бронька роняет голову на грудь, долго молча плачет, оскалился, скрипит здоровыми зубами, мотает безутешно головой. Поднимает голову – лицо в слезах.

И опять тихо, очень тихо, с ужасом говорит: – Я промахнулся.

Все молчат. Состояние Броньки столь сильно действует, удивляет, что говорить что-нибудь – нехорошо.

– Прошу плеснуть, – тихо, требовательно говорит Бронька. Выпивает и уходит к воде. И долго сидит на берегу один, измученный пережитым волнением. Вздыхает, кашляет. Уху отказывается есть.

…Обычно в деревне узнают, что Бронька опять рассказывал про «покушение».

Домой Бронька приходит мрачноватый, готовый выслушивать оскорбления и сам оскорблять. Жена его, некрасивая, толстогубая баба, сразу набрасывается:

– Чего как пес побитый плетешься? Опять!..

– Пошла ты!.. – вяло огрызается Бронька. – Дай пожрать.

– Тебе не пожрать надо, не пожрать, а всю голову проломить безменом! – орет жена. – Ведь от людей уж прохода нет!..

– Значит, сиди дома, не шляйся.

– Нет, я пойду счас!.. Я счас пойду в сельсовет, пусть они тебя, дурака, опять вызовут! Ведь тебя, дурака беспалого, засудют когда-нибудь! За искажение истории…

– Не имеют права: это не печатная работа. Понятно? Дай пожрать.

– Смеются, в глаза смеются, а ему… все божья роса. Харя ты немытая, скот лесной!.. Совесть-то у тебя есть? Или ее всю уж отшибли? Тьфу! – в твои глазыньки бесстыжие! Пупок!..

Бронька наводит на жену строгий злой взгляд. Говорит негромко, с силой:

– Миль пардон, мадам… Счас ведь врежу!.. Жена хлопала дверью, уходила прочь – жаловаться на своего «лесного скота».

Зря она говорила, что Броньке все равно. Нет. Он тяжело переживал, страдал, злился… И дня два пил дома. За водкой в лавочку посылал сынишку-подростка.

– Никого там не слушай, – виновато и зло говорил сыну. – Возьми бутылку и сразу домой.

Его действительно несколько раз вызывали в сельсовет, совестили, грозили принять меры… Трезвый Бронька, не глядя председателю в глаза, говорил сердито, невнятно:

– Да ладно!.. Да брось ты! Ну?.. Подумаешь!..

Потом выпивал в лавочке «банку», маленько сидел на крыльце, чтоб «взяло», вставал, засучивал рукава и объявлял громко:

– Ну, прошу!.. Кто? Если малость изувечу, прошу не обижаться. Миль пардон!..

А стрелок он был правда редкий.

Источник: http://bookre.org/reader?file=168772