Анализ «В круге первом» Солженицын
«В круге первом» анализ произведения — тема, идея, жанр, сюжет, композиция, герои, проблематика и другие вопросы раскрыты в этой статье.
Роман “В круге первом” имеет несколько редакций. Его творческая история связана не столько с авторской эволюцией и изменением замысла, сколько с обстоятельствами внелитературного плана. Первая редакция романа “В круге первом” (1955—1958) была создана в литературном подполье. Лишь в начале 60-х гг.
(двенадцать лет до этого занимаясь писательством) Солженицын делает первые попытки заявить о себе, что-то опубликовать. Эти попытки увенчались успехом: в ноябре 1962 г. “Новый мир” печатает рассказ “Один день Ивана Денисовича”. Первая опубликованная вещь оказалась отнюдь не первой из написанного.
К тому времени Солженицыным было создано уже очень много, но без надежды на публикацию, лишь с расчетом на будущие поколения читателей. Среди написанного был и роман “В круге первом”. Его первая редакция принадлежала перу писателя-подполыцика, никому не известного, ни строчки не опубликовавшего.
“Сильное преимущество подпольного писателя в свободе его пера: он не держит в воображении ни цензоров, ни редакторов, ничто не стоит против него, кроме материала, ничто не реет над ним, кроме истины” (“Бодался теленок с дубом”, с. 16) — так оценит Солженицын позже свое писательское положение литературной безвестности.
He рассчитывая на публикацию, Солженицын не стремился сделать свой роман проходимым в советской печати, не оглядывался на цензуру. В 1964 г., уже на излете хрущевской “оттепели”, Солженицын попытался опубликовать роман.
Так была создана вторая, “облегченная” редакция (“Я из подполья высунулся и облегчал свои вещи для наружного мира, облегчал от того, чего соотечественникам еще никак на первых порах не принять” — “Бодался теленок с дубом”, с. 16).
В результате этого “облегчения” изменена была, помимо прочего, завязка, формирующая композиционный центр романа: желая хоть как-то увеличить шансы романа на публикацию, писатель в 1964 г. изменил сюжет, заимствовав его из расхожего фильма конца 40-х гг.: его герой, врач, нашедший лекарство от рака, передавал его французским врачам и обвинялся за это в измене родине.
В “облегченном” варианте Иннокентий звонил не в американское посольство, а этому врачу, желая предупредить его о грозящей опасности. Уже потом, в последней, восстановленной, редакции 1968 г., герой позвонил туда, куда действительно звонил его прототип. Так на самом деле и было, свидетельствовал потом автор.
“Судьба современных русских книг: если и выныривают, то ущипанные, — размышлял в предисловии к полному тексту романа его автор. — Так и с этим моим романом: чтобы дать ему хоть слабую жизнь, сметь показывать и отнести в редакцию, я сам его ужал и исказил, верней — разобрал и составил заново, и в таком-то виде он стал известен”. Третья редакция романа была создана в 1968 г.
, десять лет спустя после завершения первой редакции. “И хотя теперь уже не нагонишь и не исправишь — а вот он подлинный. Впрочем, восстанавливая, я кое-что и усовершил: ведь тогда мне было сорок лет, а теперь пятьдесят”.
СЮЖЕТ И КОМПОЗИЦИЯ. В литературе XX в. можно наблюдать ослабление организующей роли сюжета.
Функцию создания композиционного единства произведения принимают на себя иные формально-содержательные элементы: лейтмотивы, повторы образов, сюжетных ситуаций, смена точек зрения, чередование повествователей. Ослабление композиционной роли сюжета характеризует творчество писателей, порывающих с реалистической традицией: Ю. Олеши (“Зависть”), В.
Набокова (“Приглашение на казнь”, “Защита Лужина”, “Дар”), А. Платонова (“Котлован”, “Чевенгур”), М. Булгакова (“Белая гвардия”, “Дьяволиада”). Это связано с изменением и общей философской картины мира, и обыденного, бытового сознания, характерного для XX в. Новейшие философские и естественно-научные открытия XX в. (переосмысление под воздействием теорий А. Эйнштейна, П. Флоренского, Н. Бора, М. Бахтина концепций пространства и времени, отказ от статической картины мира, сомнение в возможности объективного познания и как следствие многовариантность описания любого объекта) привели к тому, что позитивистские представления о тотальной причинно-следственной связи всех явлений, вполне отвечающие философскому и бытовому сознанию реалистической эпохи XIX столетия, уже на рубеже веков утратили свою универсальность. Стало ясно, что мир намного сложнее и не укладывается в систему причинно-следственных отношений, функцией которых и оказывался сюжет реалистического романа.
Ho Солженицын идет по другому пути: не отказываясь от сюжета, делая его важнейшим элементом романа, он сжимает художественное время, охватывающее множество лиц, всего лишь до трех дней: действие начинается во второй половине дня в субботу 24 декабря 1949 г. (кружевные стрелки на часах в Мидовском кабинете государственного советника второго ранга Иннокентия Володина показывали пять минут пятого), а заканчивается во второй половине дня вторника, 27 декабря. Этот принцип временного сжатия объяснен самим Солженицыным. Размышляя о Марфинской шарашке, своего рода научно-исследовательском институте, где живут и работают заключенные “враги народа”, писатель вспоминал: “Я там жил три года. Описывать эти три года? Вяло, надо уплотнять. Очевидно, страсть к такому уплотнению сидит и во мне, не только в материале. Я уплотнил — там, пишут, четыре дня или даже пять, — ничего подобного, там даже нет трех полных суток, от вечера субботы до дня вторника. Мне потом неуютно, если у меня просторно слишком. Да может быть, и привычка к камерной жизни такова. В романе я не могу, если у меня материал слишком свободно располагается” (Публицистика, т. 2, с. 422). Такое сжатие времени предопределяет локализацию романного пространства: основное действие разворачивается на Марфинской шарашке, в спецтюрьме, своеобразном научно-исследовательском институте, но и переносится в другие точки Москвы: в кабинет министра госбезопасности Абакумова, ночную комнату Сталина, московскую квартиру прокурора Макарыгина на Калужской заставе. Такое сжатие как бы под высоким давлением романного времени и пространства характеризует романное сознание XX в. и соотносится с теорией хронотопа М.М.Бахтина. Эта теория, созданная на материале средневековой европейской и русской литературы XIX в., явилась результатом философского переосмысления пространственно-временных отношений и отражает миросозерцание современного человека. Само понятие хронотопа (от древнегреческого chronos — время и topos — пространство) подчеркивает неразрывность этих категорий: пространство и время не существуют вне зависимости друг от друга. В художественном произведении хронотоп определяет все самые тонкие идеологические и эмоциональные оттенки его содержания: “Всякое вступление в сферу смыслов свершается только через ворота хронотопов”. Хронотоп оказывается важнейшим сюжетообразующим элементом произведения. Поэтому, сжимая время и пространство, Солженицын оказывается перед необходимостью найти такой сюжетный узел, который дал бы ему возможность связать людей, встреча которых казалась бы просто невозможной хотя бы в силу их принципиально несоотносимого положения в государственной иерархии: заключенных, стоящих на самой ее низшей ступени, и Сталина, министра Абакумова, занимающих высшие посты. Между ними располагаются иные персонажи, занимающие промежуточное положение: вольные работники Марфинского научно-исследовательского института, офицеры МГБ, служащие МИДа, представители советской элиты: писатель Галахов, дипломат Володин, три дочери прокурора Макарыгина, золотая молодежь 40—50-х гг. … Солженицын находит такой сюжетный узел. Его завязкой оказывается звонок Иннокентия Володина в американское посольство с сообщением о том, что советский разведчик Георгий Коваль получит в магазине радиодеталей в Нью-Йорке важные технологические подробности производства атомной бомбы. Завязка — это изменение исходной ситуации, ведущее к возникновению конфликта. Звонок Володина в посольство, открывающий роман, не производит никакого впечатления на атташе американского посольства, но завязывает крепкие узлы романного действия. Разговор Володина записывается на магнитофонную пленку специальным подразделением МГБ, контролирующим телефонные переговоры американского посольства, доставляется министру, который и поручает руководителям Марфинской спец-тюрьмы определить по голосу звонивших. Сюжетный узел, завязанный дипломатом Володиным, совершенно реален, как и почти все в романе:
“Этот дипломат Володин, — объяснял сам автор, — звонит в американское посольство о том, что через три дня в Нью-Йорке будет украдена атомная бомба, секрет атомной бомбы, и называет человека, который возьмет этот секрет.
А американское посольство никак это не использует, не способно воспринять даже этой информации. Так на самом деле было, это истинная история, а секрет был украден благополучно, а дипломат погиб. Ho поскольку я был на этой шарашке, где обрабатывалась эта лента…
я и знаю эту историю” (Публицистика, т. 2, с. 537).
В романе Солженицына при всей сжатости его времени можно выделить несколько хронотопов. Один из них, центральный в романе, формируется спецтюрьмой, Марфинской шарашкой. В его пространстве, обнесенном колючей проволокой, охраняемой часовыми на вышках, разворачиваются главные события романа.
Марфинская шарашка — научно-исследовательский институт, где используется труд заключенных — высококлассных ученых-физиков, математиков, инженеров, даже филологов. “Все эти шарашки, — рассказывает один из героев романа, — повелись с девятьсот тридцатого года, как стали инженеров косяками гнать. Первая была на Фуркасовском, проект Беломора составляли.
Потом — рамзинская. Опыт понравился. На воле невозможно собрать в одной конструкторской группе двух больших инженеров или двух больших ученых: начинают бороться за имя, за славу, за сталинскую премию, обязательно один другого выживет. Поэтому все конструкторские бюро на воле — это бледный кружок вокруг одной яркой головы.
А на шарашке? Ни слава, ни деньги никому не грозят. Николаю Николаичу полстакана сметаны и Петру Петровичу полстакана сметаны. Дюжина медведей мирно живет в одной берлоге, потому что деться некуда. Поиграют в шахматишки, покурят — скучно. Может, изобретем что-нибудь? Давайте! Так создано многое в нашей науке! И в этом — основная идея шарашек”.
Именно с Марфинской шарашкой связаны все пружины романного действия: заключенный Рубин бьется над задачей, поставленной ему MГБ, — определить по магнитофонной ленте звонившего. Здесь же находятся и другие герои, непосредственно не связанные с этим делом, но раскрытие чьих образов в художественном мире романа невозможно вне марфинского хронотопа.
Это и друзья Рубина Глеб Нержин и Дмитрий Сологдин, Прянчиков, Герасимович.
Ho с шарашкой связаны и образы офицеров MГБ.
С хронотопом шарашки связаны еще и женские образы. “Вольняшки”, по терминологии заключенных, тоже включены в мир Марфинской тюрьмы. С образами Симочки и Клары Макарыгиной в роман входят две возможные, но так и не реализовавшиеся любовные линии (Нержин — Серафима Витальевна и Клара — Руська).
Источник: http://libaid.ru/katalog/s/solzhenitsyn-aleksandr/4273-analiz-v-kruge-pervom-solzhenitsyn
В круге первом, история создания, сюжет
| Название | В круге первом |
| Жанр | роман |
| Автор | Александр Солженицын |
| Язык оригинала | русский |
| Написан | 1955—1958, 1964, 1968 |
| Публикация | 1968 (на Западе)1990 (СССР) |
«В кру́ге пе́рвом» — роман Александра Солженицына, написанный в 1955—1958 годах по воспоминаниям о работе во время тюремного заключения в «шарашке» Марфино — спецтюрьме МГБ, где работали заключённые инженеры (1947—1950). Первое произведение, опубликованное в серии «Литературные памятники» при жизни автора.
История создания
Первый вариант (96 глав, так называемый «Круг-96») был написан в 1955—1958 годах на основе автобиографического материала. В 1948—1949 годах Александр Исаевич работал в Марфинской шарашке.
Прообразами главных героев романа стали сам Александр Солженицын (Глеб Нержин) и его знакомые по «шарашке»: Льва Рубина — литературовед (германист) и диссидент Лев Копелев, Дмитрия Сологдина — инженер-конструктор и философ Дмитрий Панин.
Идеологически крайне острый роман был написан Солженицыным в литературном подполье, без надежды на публикацию.
В 1964 году Солженицын переделал роман, надеясь напечатать его легально. В новой редакции роман состоял из 87 глав («Круг-87»); неприемлемые для цензуры места были изъяты или сглажены.
В результате этого «облегчения» изменена была, помимо прочего, завязка, формирующая композиционный центр романа: желая хоть как-то увеличить шансы романа на публикацию, писатель изменил сюжет, заимствовав его из расхожего фильма конца 1940-х годов: его герой, врач, нашедший лекарство от рака, передавал его французским врачам и обвинялся за это в измене родине.
В «облегчённом» варианте Иннокентий Володин звонил не в американское посольство, а этому врачу, желая предупредить его о грозящей опасности. Даже в изменённом виде роман напечатан не был, распространялся в самиздате.
В 1965 году вместе с другими произведениями был конфискован КГБ.
В 1968 году был опубликован на Западе. В том же году Солженицын восстановил первоначальную версию романа с небольшими изменениями.
В СССР «В круге первом» был опубликован только в 1990 году.
Сюжет
Действие происходит в Москве в течение трёх декабрьских дней 1949 года.
Советский дипломат, служащий Министерства иностранных дел СССР, Иннокентий Володин звонит в посольство США и сообщает о том, что советской разведкой готовится похищение сведений, касающихся производства атомной бомбы.
Работники МГБ, прослушивающие телефоны посольства, записывают разговор на магнитную ленту. Для установления личности звонившего ленту передают в «шарашку» Марфино — секретный институт, где работают заключённые инженеры.
Основная тема Марфинского института — разработка «Аппарата секретной телефонии», которую ведут в «шарашке» по личному указанию Сталина. Побочная тема исследований — это распознавание человеческого голоса. Лаборатории, где работают заключённые Лев Рубин и Глеб Нержин, поручают выяснить, кому принадлежит голос звонившего в посольство.
В тот же день выясняется, что разработка секретной телефонии находится на грани срыва, Абакумов устанавливает руководству института критические сроки для получения первых практических результатов. Директор института вызывает Нержина и требует, чтобы он переключился от отвлечённых лингвистических исследований на разработку математического аппарата секретной телефонии.
Источник: http://www.cultin.ru/books-v-kruge-pervom
Роман Солженицына «В круге первом»
Роман «В круге первом» — пиршество идей, стихия споров интеллигентов. Герои романа работают на шарашке. Шарашку, по словам Льва Рубина, придумал Данте. Он разрывался — куда ему поместить античных мудрецов? Долг христианина повелевал кинуть этих язычников в ад.
Но совесть не могла примириться, чтобы светлоумных мужей смешать с прочими грешниками и обречь телесным пыткам. И Данте придумал для них в аду особое место. «Первый круг ада». Здесь физики, химики, инженеры, радисты, конструкторы, художники, переводчики.
Зато шарашка не лагерь: мясо в обед, сливочное масло утром, необмороженные пальцы, кровать под белым пододеяльником.
На мой взгляд, одна из самых главных тем романа заключается в том, что нельзя построить идеального общества в отдельно взятой стране. Сам объект исследований безнравственен: инженеры разрабатывают секретную телефонию, позволяющую узнавать голос говорящего.
Создается система криптографии, тайнописи, смысл которой понятен лишь тому, кто знает эту систему. Нержин, главный герой романа, когда его вызвал Яконов, размышляет, отдаваться ли в лапы осьминогу криптографии. «Теория вероятностей, теория чисел…
Зато — шарашка, зато — не лагерь». Нержину обещают, что в случае успеха работы его досрочно освободят, снимут судимость, дадут квартиру в Москве. Однако он отказывается. Яконов тут же решает его судьбу: «Вы променяли пищу богов на чечевичную похлебку».
В конце романа Нержин направляется в лагерь.
В Спиридоновке, другой московской шарашке, было изобретено подслушивающее устройство, приставка к обычному городскому телефону. За это инженер Бобер был досрочно освобожден.
Герасимовичу предлагают сконструировать маленький фотоаппарат, который можно было бы вделать в дверные косяки. Герасимович размышляет: «Выпустят, это же мечта Наташи. Ведь сделать то, что Бобер: вместо себя посадить сотню-две доверчивых лопоухих вольняшек».
Но он отказывается: «Сажать людей в тюрьму не по моей специальности. Довольно, что нас посадили!» И Герасимович тоже отправляется по этапу. Их ожидали тайга и тундра, полюс холода Оймякон и медные копи Джезказгана. Кирка и тачка. Больница, смерть.
Но в душах их был мир с самими собой.
Рубин же соглашается работать над звуковидами, увлекаясь фоноскопией, и становится виновником гибели Иннокентия Володина.
Солженицын иронизирует над нравами страны, говорит: «Все это нравственные идеалы социализма! А у капитализма их нет, одна жажда наживы!»
Солженицын говорит романом, что масса молодых и здоровых людей чахнет в тюрьме в лучшие свои годы. С горечью признается в этом Дмитрий Сологдин: «Сел в 25, выйду в 42». Герои сознают, что единственная жизнь, данная им, изломана государством.
Однажды Нержин ясно осознал, что Сталин обокрал его и Надю, лишил возможности иметь детей, даже кончится срок, даже будут они снова вместе — тридцать шесть, а то сорок лет будет жене. И поздно для ребенка. В письмах Надя пишет: «Когда ты вернешься».
В этом и ужас, что возврата не будет. За годы фронта и тюрьмы ни одной клеточки тела, может быть, не останется той, что была. Придет новый, незнакомый человек, носящий фамилию прежнего мужа.
Хорошо, если в новой, второй жизни они еще раз полюбят друг Друга».
Страдают не только заключенные, коверкается жизнь их близких. Надя, жена Нержина, училась в аспирантуре, и научная работа носила секретный характер. Это значило, что надо заполнять подробную анкету о муже.
Если написать, что муж осужден по 58-й статье, то не только работать в университете, но защитить диссертацию не дадут, остается только одна возможность — развестись. Уволили с работы и жену Герасимовича. И ей тоже надо было решать: отрекаться от мужа или не отрекаться. Не менее трагична судьба дворника Свиридова.
Немецкие глазные врачи сделали ему операцию после того, как он ослеп от выпитого спирта. Врачи сказали: «Год прожить в покое, потом сделают еще одну». Но дети на родину захотели, убедили, что наши врачи не хуже немецких. На границе семью Спнридона сразу разделили. Жену с дочерью сослали в Пермскую область.
Спиридона судили вместе с сыновьями за измену Родине и влепили по десяти. А просить в лагере врачей вернуть зрение было почти то же самое, что молиться о вознесении живых на небо.
Страх за себя испытывают не только заключенные. Генерал-майор Яконов знает, что его жизнь тоже висит на волоске.
«Хозяин не щадит никого». Когда выполнение исследований по заказу Сталина срывалось, министр Абакумов «метался красным зверем». «Он матюгался, плевал — едва что мимо них, и, не соразмерив тычка кулаком к лицу Яконова, с очевидным желанием причинить боль, зацепил его мягкий белый нос, и у Яконова пошла кровь».
Человека судят, по словам Нержина, за образ его невысказанных мыслей, и живет он в условиях полной несвободы.
Трагической иронией пронизаны строки, где автор рассказывает о том, как подполковник Клементьев инструктирует едущих на свидание. «В год одно свидание и не поцеловать», — беседует в автобусе НержиН с Герасимовичем.
Герасимович же точно определяет трагизм положения: «Есть только один путь к неуязвимости: убить в себе все привязанности и отказаться от всех желаний». Усилия государства были направлены на сыск и слежку. В послевоенные годы из-за нехватки рабочих рук не восстанавливались жилища, не обрабатывались поля.
Однако несколько лбов-сыщиков в течение месяца изучали почерки всех избирателей участка, и был арестован Илья Хоробров за то, что на выборах сорок шестого года прорвалась его жажда высказаться, и на избирательном бюллетене возле вычеркнутого им кандидата он написал мужицкое ругательство.
В лагерь он ехал с радостью, что хоть здесь-то будет говорить от души. Но под доносами стукачей пришлось замолчать Хороброву и в лагере.
Вот еще одна мысль, которая присутствует на протяжении всего романа, что тоталитарное государство рождало в большом количестве стукачей и доносчиков.
Майор Мышин вербует сотрудничать с ним Льва Рубина. Но Рубин спросил: «А чем надо будет писать доносы, чернилами или карандашом?» — «Да лучше карандашом», — посоветовал Мышин. «Так вот я свою преданность советской власти уже кровью доказал, а чернилами доказывать — не нуждаюсь».
Второй раз Рубин отговорился тем, что если его посадили, то, значит, оказали политическое недоверие, и пока он сотрудничать с оперуполномоченным не может. А Руська Доронин не мог отказать майору Шикину в сотрудничестве, так как понимал, что в случае отказа тот может отправить его в Воркуту.
Солженицын говорит, что все поколение приучили считать доброту чувством смешным и унизительным, совесть — выражением поповским, зато внушали, что доносительство есть патриотический долг и лучшая помощь тому, на кого доносишь. А. И.
Солженицын не принимает социалистического государства, о каких бы сторонах жизни он ни писал.
Устами Иннокентия Володина автор не хочет признавать Октябрь величайшей революцией. Еще в двадцатые годы он во всех книгах назвался «переворотом».
Едкой иронией пронизаны строки о литературе в социалистическом государстве. Но вот зачитывались книжкой В. Ажаева «Далеко от Москвы». В ней говорилось о строительстве газопровода руками зеков. Но зеки были подменены комсомольцами, хорошо одетыми, хорошо обутыми и очень воодушевленными.
Пожалуй, одним из первых Солженицын сказал в романе о привилегиях партийно-государственных чиновников. Жизненный опыт говорил Руське Доронину, что система привилегий — норма жизни. «Живу в небольшом городе Казахстана. Жены местных начальников бывают в магазине? Да никогда! Меня самого посылали первому секретарю райкома ящик макарон отнести…»
«Привилегии — они же охватывают людей, как зараза. Если кто может покупать не в том магазине, где все, — обязательно будет там покупать. Если кто может лечиться в отдельной клинике — обязательно будет там лечиться. Если только где-нибудь медом помазано и туда по пропускам — обязательно будет этот пропуск выхлопатывать».
В конце романа А. Солженицын высказывает мысль о том, что в Советском Союзе, чтобы быть осужденным, арестованным, не обязательно быть виновным.
По подозрению арестуют двоих: Шевронка и Володина, хотя в американское посольство звонил один Володин. Читателю ясно, что Шевронка не выпустят.
На восклицание Рубина, что один невиновен, Осконупов удивился: «Как это — не виновен? Органы найдут, разберутся!»
Источник: http://www.school-essays.info/roman-solzhenicyna-v-kruge-pervom/
Рефераты, дипломные, курсовые работы — бесплатно: Библиофонд!
Володин Иннокентий Артемьевич — молодой блестящий преуспевающий дипломат, женатый на дочери генерал-майора, прокурора по спец. делам. Прозрение наступило у него, когда стал разбирать шкафы покойной матери и наткнулся на ее записки. Вся его жизнь и работа предстали для него в новом свете, и он понял, что все вокруг — ложь.
Как человек неглупый, он стал анализировать происходящее, по-новому читать газеты, смотреть на коллег, тестя-прокурора, избалованную жену. Подтвердило его подозрения посещение дядюшки из Твери, типичного русского интеллигента с мечтами о свободе, трезво оценивающего советскую действительность.
Работа стала казаться Володину мерзкой, подлой, и он решается позвонить в американское посольство, чтобы предупредить о готовящейся передаче русскому агенту американцем секретных сведений об атомной бомбе. Именно над тем, как определить по голосу говорившего по телефону, и работает Рубин, с его помощью арестовывают Володина.
Попав в тюрьму, он не жалеет о содеянном, здесь, на Лубянке, перед ним вдруг открылось «высшее проникновение», «второе дыхание, которое возвращает каменеющему телу атлета неутомимость и свежесть». Егоров Спиридон Данилович — заключенный, в шарашке работает дворником. Пятидесяти лет, женат (Марфа Устиновна — главное счастье и главный успех его жизни), имеет двух сыновей и дочь.
В шестнадцать лет работал на стекольном заводе, ходил на сходки. Когда землю объявили крестьянской, кинулся в деревню, взял надел, растил хлеб. В девятнадцать призван в Красную Армию, но не хотел отрываться от земли и подался в лес. Попал в плен к белым, потом к красным, воевал в Польше.
Вернулся домой, женился, стал «интенсивником» — так называли тех, кто хотел крепко вести хозяйство, по не на батраках, а по науке. Но тут у Егоровых сгорел дом, едва стали они из погорельцев вылезать, как началось раскулачивание (так что дом у них сгорел вовремя) и Спиридона назначили комиссаром по коллективизации.
За «недогляд» скоро из комиссаров погнали, а потом и арестовали, дали 10 лет за «экономическую контрреволюцию». Отправили на Беломорканал, потом — на канал Москва — Волга, где работал землекопом, плотником. «Экономическую контрреволюцию» сменили на «злоупотребление», дали в руки «винтовку самообороны», то есть сделали конвойным, а вскоре освободили.
Спиридон забрал жену и детей и уехал, в поселке поступил на завод. Началась война, фронт подходил к поселку, очень не хотелось Егорову расставаться с семьей, и он решил переждать в лесу, затем вернулся с семьей в свою деревню и снова пахал землю. В партизаны пошел после того, как немцы сожгли деревню, а Марфу с детьми отвез к ее матери.
Но когда узнал, что и из того села немцы «стронули всех жителей», бросился вслед за семьей. В Слуцке всех посадили в поезда и отправили в Германию. Под Майнцем его и сыновей определили на завод, а жену и дочь — к бауэрам. После войны Егоров с семьей жил в американском лагере для перемещенных лиц.
Встретил свата, стали обмывать встречу неопробованным спиртом, Спиридон выпил целый стакан и ослеп. Немецкие врачи сделали операцию, через год велели операцию повторить, после чего одним глазом он будет видеть полностью, а другим наполовину.
Поддавшись на советскую агитацию, а главное — из-за дочери, которая не хотела идти замуж за немца, вернулся домой, но уже на границе семью разделили. Егорова с сыновьями судили за измену родине, а жену с дочерью сослали в Пермскую область. На шарашку попал из-за того, что в карточке было написано «стеклодув» — работал стеклодувом на брянском заводе. Комендант определил Егорова в дворники. При всех этих сложных жизненных перипетиях Спиридон почти всегда был спокоен, уверен в правильности того, что делает, рассудителен, добросовестен, с утра до вечера безотказно работал — «отстаивал свою жизнь перед комендантом».
Черты Егорова во многом сходны с чертами Платона Каратаева. Однако есть между ними существенная разница, возможно происходящая от разницы в жизненных испытаниях, которые выпадают на долю того и другого. Егоров явно не сторон ник толстовского непротивления злу. Он отвечает на вопрос Нержина, с какой меркой следует понимать жизнь, весьма лаконично: «Волкодав прав, а людоед — нет».
Какие бы ни были власти, Егоров всегда жил с ними «в раскосе». Земля и Семья были для него и родиной, и религией, и социализмом. Жены зэков. Это особая категория мучеников.
Во многом им приходится куда тяжелее, чем их мужьям на шарашке: они подвергаются всеобщему презрению — на работе и на коммунальных кухнях, их преследуют, увольняя с работы, лишают детей куска хлеба, понуждают отречься от мужей, не говоря уж об испытании нескончаемой разлукой и беспокойством за них. Некоторые женщины не выдерживают, разводятся.
Так, на грани срыва находится верная подруга Герасимовича Наталья Павловна, которая даже на свидании с мужем не может рассказать о своем истинном положении: она уволена, жить не на что. ждать еще целых три года, да и то если мужу не добавят срок.
Со всей остротой встал перед ней вопрос — отрекаться или не отрекаться? Она просит у мужа не согласия на развод, а чтобы он что-то придумал, ведь за особо важную работу он может получить досрочное освобождение. Она не догадывается, что «особо важная работа» всегда оборачивается против таких же, как ее муж, и ему приходится постоянно решать проблему совести.
Жена Нержина Надя ждет его уже восемь лет. Аспирантка, живет в общежитии, скрывает, что муж ее жив, говорит, что пропал без вести на войне. Разыскивая Глеба, узнала адреса московских тюрем, в очередях перезнакомилась с другими женами. Добилась свидания, на котором поняла, что муж отдалился от нее (повое страдание!).
Для него срок — «светлая холодная бесконечность», а она отсчитывает каждый день, да к тому же он настойчиво пытается ей внушить, что все равно прежняя жизнь не вернется, время работает не на них. Она уже почти сломлена, почти готова к разводу. Нержии Глеб Викептьсвич — один из главных героев, заключенный, математик, вобрал в себя многие черты характера и биографии молодого автора.
Он воевал, военная цензура выудила из его письма к другу крамолу — критику Сталина, затем был арестован: тюрьма, пересылка, лагерь. Действие романа происходит в канун 1950 г. в спецтюрьме №1, прозванной шарашкой, — НИИ в Марфино, где работают заключенные, научные работники, свезенные сюда из разных лагерей.
Нержин в шарашке третий год, вообще же — «арестант пятого года упряжки» и еще за плечами четыре года войны, а всего срок — десять лет. Здесь ему исполняется 31 год. Женат на аспирантке, детей нет. Выглядит старше своих ровесников. «Русые волосы его, с распадом па бока, были густы, но уже легли венчики морщин у глаз, у губ и продольные бороздки на лбу.
Кожа лица, чувствительная к недостаче свежего воздуха, имела оттенок вялый. Особенно же старила его скупость в движениях — та мудрая скупость, какою природа хранит иссякающие в лагере силы арестанта». Нержин был привезен в Марфино в первой десятке. Занимается здесь секретной телефонией. Увлекается языкознанием и историей, в частности, изучает историю революций.
В свободное время пишет «Этюды русской революции». «Для математика в истории 17 года нет ничего неожиданного, — рассуждал он. — Ведь тангенс при девяноста градусах, взмыв к бесконечности, тут же и рушится в пропасть минус бесконечности. Так и Россия, впервые взлетев к невиданной свободе, сейчас же и тут же оборвалась в худшую из тираний».
В спорах со своим коллегой по работе, филологом Рубиным, Нержин проявляет сильный скептицизм в отношении к социализму. Эти споры, о чем бы они ни были, всегда носят философский характер и показывают эрудицию, широту и остроту ума героев. Годы войны и лагеря освободили Нержина от догм марксизма, и свои сомнения он считает «добросовестностью познания».
Нравственность для Нержина — мерило всего: ценности человека, науки, прогресса. Он не признает прогресса в виде развития техники и материального избытка, прогресс для него — «всеобщая готовность делиться недостающим», а основа мироздания — справедливость. Прогресс в виде атомной бомбы он считает бедой.
Потому и старается остановить Рубина, увлекшегося идеей по голосу найти того человека, который пытался предотвратить появление атомной бомбы в России: «Слушай, а зачем все-таки Советскому Союзу атомная бомба? Этот парень рассудил не так глупо». Ведь атомная бомба — орудие порабощения, и если Советский Союз завладеет бомбой, им никогда не освободиться от тирании.
И сам Нержин совершает поступок — отказывается делать работу, которую считает безнравственной. В финале романа его уводят на этап.
Нержина мучит вопрос: может, и правда справедлив принцип невмешательства, непротивления злу? «Волкодав прав, людоед — нет», — отвечает ему дворник Спиридон, по мнению которого противодействие оправдано, но в определенных границах, когда оно само не становится злом. И тут естественно возникает вопрос о цели и средствах.
«Цели общества не должны быть материальны», но и при том «не результат важен… А дух! Не что сделано — а как. Не что достигнуто — а какой ценой». С лагерным начальством Нержин боролся за справедливость только с помощью закона. Это позиция Нержина, которой он старается неуклонно следовать, и позиция автора. Рубин Лев Григорьевич — заключенный, филолог, друг и оппонент Нержина в спорах.
Прототипом для этого образа послужил филолог-германист Лев Копелев, автор книги «Хранить вечно». Рубин внешне человек несколько неопрятный: пуговица оторвана, пояс на форменном комбинезоне расслаблен. Но глаза живые, черные и черная, жесткая, курчавая борода. Неутомимый спорщик, выдумщик, Рубин эмоционален, ироничен, вспыльчив.
На фронте был майором «отдела по разложению войск противника» — выуживал из лагерей военнопленных немцев, которые не хотели оставаться за колючей проволокой, беседовал с ними, агитировал, затем кого-то пропускал через фронт со взрывчаткой, кого-то с «уговорными» текстами, а с кем-то и сам переходил через линию фронта.
Арестовали его за агитацию против лозунга «Кровь за кровь, смерть за смерть». Рубин — интеллектуал, энциклопедически образованный человек, знает несколько языков, обладает блестящей памятью. Написал в шарашке капитальный труд «Русская речь в восприятии слухосинтетическом и электроакустическом», вчерне подготовил «Проект о создании гражданских храмов».
В шарашке почти у всех пользуется любовью и уважением, особенно за самые невероятные выдумки, которые разнообразят жизнь зэков: сочиняет пародию на «Ворону и лисицу», полную лагерных терминов, устраивает показательный суд над князем Игорем со всеми присущими советскому суду атрибутами.
Убежденный марксист, Рубин умудряется отделять тех, кто его посадил, от идеи, считает, что существует только два мира, две системы — социализм и капитализм, третьего не дано, поэтому выбор неизбежен. Рубин служит социализму.
Он рад и горд, когда ему предлагают распознать по голосу «шпиона», передавшего в Америку атомную бомбу (на самом деле — предупредившего американцев, что их бомба может быть уворована русскими). Увещевания Нержина насчет того, что, опознав «шпиона», он работает на тех, кто устроил ГУЛаг, не помогают. С образом Рубина в романе связана тема нравственности ученого. Руська (Ростислав Вадимович Доронин) — самый молодой зэк на шарашке. Красавец с пышной шевелюрой и веселым, плутоватым, располагающим лицом. Попал на Лубянку, едва поступив в Московский университет, по подозрению в шпионаже — в деревне удил рыбу с американцами из посольства, снявшими там дачу. Внезапно выпустили — как он потом понял — для слежки, как подсадную утку. Скрывался, был два года в розыске, научился подделывать паспорта, взяли вторично, когда снова поступил в университет, только Ленинградский, и присудили двадцать пять лет, отправили в Воркуту. На шарашку привезли по учетной карточке — значился фрезеровщиком. Начитанный (цитирует Чехова, Томаса Мора, Добролюбова и т. д.), думающий. Хочет учиться, жить честно, но только — как все, если ни у кого не будет привилегий. В шарашке его тоже принуждают стучать, и он соглашается. Во-первых, потому, что томится от бездеятельности в шарашкинском уюте, а во-вторых, чтобы приносить пользу зэкам — то есть он будет изнутри разоблачать стукачей и подавать в оперчасть те сведения, которые захотят передать сами заключенные. И он действительно разоблачает местных стукачей, за что его увозят с шарашки. Судьбой Руськи автор продолжает спор о целях и средствах — нельзя идти к праведной цели неправедными путями.
Сологдин Дмитрий Александрович — прототипом послужил Дмитрий Михайлович Папин, автор книги «Лубянка-Экибастуз: лагерные записки» (М., 1990). Сологдину 37 лет, женат, имеет сына, которого никогда не видел, так как тот родился, когда Сологдин сидел в тюрьме. Из старинной дворянской семьи, пострадавшей при революции.
Юный Сологдин отнесся к революции двояко: с одной стороны, ненавидел ее как бунт черни, с другой, в ее «беспощадной прямолинейности и неустающей энергии» чувствовал себе родное. С восемнадцати лет поставил перед собой задачу приобрести миллион через какое-нибудь ослепительное изобретение, но слишком выделялся среди других и получил первый срок, а в лагере еще один.
К 1950 году он сидел уже двенадцать лет, и конца не предвиделось. Волевой и решительный человек, Сологдин знает, чего хочет, умеет добиваться своего. Талантлив, красив: редеющие светлые волосы, светло-русые аккуратно подстриженные усы и французская бородка, ярко-синие, по-юношески сверкающие глаза. Любит во все вмешиваться.
Водится лишь с образованными, не предполагая почерпнуть что-либо ценное у людей неразвитых. Для поддержания физической формы каждый день колет дрова. Ироничен.
Разговаривает на Языке Предельной Ясности, то есть, не употребляя иностранных слов (его изобретение): вместо «сферы» — «ошария», «скептицизм» — «усугубленное неверие», «святотатство» — «святохулышчество», «идеалы» — «светлообразы» и т. п.
На всей шарашке Сологдин после Рубина, пожалуй, самый заядлый спорщик, отчасти потому, что в споре оттачиваются мысли, отчасти считая спор мужским поединком. Самые ожесточенные споры происходят у него с Рубиным, в основном по поводу судеб России и социализма, бесклассового общества, революции, которая, по мнению Сологдина, — одно злодейство, «кровь с топора».
После одного из споров с Рубиным решает «Не давать им шифратора!», в противовес Рубину, помогающему им получить атомную бомбу. Убедившись, что шифратор получился, Сологдин сжигает чертежи, но потом на определенных условиях обещает полковнику Яконову, главному инженеру Отдела специальной техники МГБ, за месяц (именно этот срок установлен Яконову министром) их восстановить.
Рассуждает при этом Сологдин таким образом: «Хорошо иметь сильную голову. Ты владеешь исходом до последней минуты. Все пути событий подчинены тебе. Зачем погибать? Для кого? Для безбожно потерянного, развращенного народа?» А условия его таковы: на первом этапе миновать начальника отдела Осколупова, который любит быть соавтором.
Доложить о нем министру и пусть именно он подпишет приказ о назначении его, Сологдпна, ведущим конструктором (расчет на досрочное освобождение). Сталин Иосиф Виссарионович — маленький желтоглазый старик с редеющими волосами, с оспинами на сером лице, с темными неровными зубами, с жирными пальцами, оставляющими на бумаге следы.
Читает и перечитывает собственную биографию, предполагает запустить третье издание, чтобы обеспечить ею все заводы, школы, колхозы, так как книга «нужна его народу». Свое семидесятилетие отметил, забив до смерти Трайчо Костова (не своими руками, конечно). В ранней юности учился в семинарии, одиннадцать лет кланялся и молился — оказалось, впустую.
Сделал ставку на революцию — она тоже обманула: продвигается тот, кто других переболтает. Наконец, поставил на Секретную полицию, стал сексотом. Но больше всего любил эксы — экспроприации.
В сорок лет понял окончательно, как надо жить: главная сила — невысказанное решение, вторая сила — чужим словам не верить, своим — значения не придавать; третья — не прощать; четвертая — постоянно соображать, с кем тебе сейчас по пути и до какого столба. Такова его мораль. Считает, что создал самый лучший социализм, впрочем, уже построил и истинный коммунизм. Подозрителен, никому не доверяет, даже матери. Одному человеку доверился — Гитлеру, и тот обманул! Главными достоинствами русского народа считает ясный ум, стойкий характер и терпение. Хочет, чтобы его самого принимали за русского. Считает себя великим ученым. Велел построить себе побольше памятников. Меч тает стать Императором планеты, устроить мировой коммунизм. Путь к нему видит через третью мировую войну.
Список литературы
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://ilib.ru/
Источник: https://www.BiblioFond.ru/view.aspx?id=74181
Книга «В круге первом»
Рецензию на данное… произведение… я писал и раньше, но довольно эмоционально и сумбурно. Коснулся только одного аспекта, линии дипломата Володина, прошелся лично по писателю — да и все. Считаю, что этот «шедевр» заслуживает гораздо более вдумчивого отношения.
Солженицын и его поклонники позиционируют этот романчик как описание страданий жертв сталинской репрессии в более «мягких» условиях. В частности, в так называемой «шарашке», куда набирали наиболее интеллектуально развитых осужденных и позволяли им заниматься умственным трудом.
Считается, что злой и кровавый упырь Сталин сажал и расстреливал только самых добрых и самых умных. Ну, вот умные потом отрабатывали свой срок, к примеру, на «шарашке». Однако Исаич был бы не Исаичем, если бы стал описывать нудные будни политзаключенных.
Начинается книга с «подвига» дипломата Иннокентия Володина, который решился позвонить в американское посольство и предупредить, что советский агент собирается выкрасть секрет ядерной бомбы. Сделал он это «ради спасения мира».
Однако благородный дипломат лишаться служебного положения и свободы не желал, поэтому постарался как можно лучше замести следы — и голос изменил, и с автомата звонил. Однако «кровавая гэбня» вспоминает, что на «шарашке» работают непризнанные гении (это на свободе сидит всякое быдло, но и их посадим!).
И поручают заключенному по фамилии Рубин, бывшему коммунисту, изобрести устройство, которое позволит расшифровать, кому принадлежит голос звонившего, записанный на пленку. Итак, на протяжении книги мы перемещаемся то в семью и на работу дипломата Володина, то в быт заключенных, то в приемные самих Абакумова и Сталина. И здесь мы можем наблюдать парад выдуманных писателем клоунов и уродов.
Глеб Нержин. Прототип самого Исаича. Как известно, Солженицын попал на «шарашку» лишь потому, что имел высшее образование.
При этом особых талантов к математике он не имел, а сам врал, будто разбирается в ядерной физике. Обман органов и то, что этому обману поверили, Исаич рисовал в автобиографических книгах как высшую доблесть.
Хотя после таких историй сложно поверить в то, что репрессивная машина была такой страшной.
Нетрудно догадаться, что у Нержина точно такая же (за некоторым исключением) биография. Поскольку Нержин не умеет ни хрена по специальности, он просто бездельничает и одной ногой уже стоит на возврат в лагерь. У него на воле есть жена, которая тяжко страдает без мужа и без секса. Чуть было не отдалась какому-то офицеру.
Наверно, отдалась уже, что называется, «за кадром». Вот с такой благодарностью и теплотой Исаич рисует свою бывшую жену, с которой весело проводил время на фронте, выписывая ее прямо к себе в походную палатку, чтобы не скучать, вовсю пользуясь своим служебным положением.
Впрочем, Наталья Решетовская, эта самая первая жена, выведенная в романе под другим именем, по делу отплатила «жертве режима», рассказав, в каких «невероятно тяжелых» условиях он жил в лагере, порой даже употребляя самый настоящий шоколад.
И, судя по тому, что известно из исследований биографии «устроителя России», это он ее бросил ради другой женщины, а не она изменяла ему, пока он чалился на зоне. Она даже пыталась отравиться, и неудивительно, пережить такое достаточно тяжело, но, к счастью, выжила. Увы, подобного эпизода в биографии Нержина в романе я не нашел.
Нержин слоняется по шарашке и заводит глубокомысленные беседы о будущем России. И да, он тоже чуть было не изменяет жене с какой-то Симочкой, работающей в этом институте. Но поскольку Нержин — это Исаич, он удерживается. Нержин изрекает весьма забавные цитаты.
Так чего же ты, философ, не бросишь вольготное житье на «шарашке» и не уедешь туда, где едят кашицу? В конце концов уехал, всячески изображая, что по собственной воле, но даже в мире Исаича это выглядело слишком фальшиво. Думаю, Солженицына из этих вольготных условий в реальности гнали пинками, а он еще держался за дверной косяк.
Иннокентий Володин. Тот самый дипломат, который сдал нашего агента.
На Володина сильно повлиял его дядя, брат его матери Авенир. Мать Володина — не из простых, дворяночка. А отец — отребье какое-то, матрос. Ну, отребье по версии Исаича.
Ага, то есть его отец, проклятый большевик, сделал его мамашу своей секс.рабыней, а затем зачем-то взял ее в жены и признал ее ребенка.
Как можно запутаться в биографии своего же персонажа, придумывая такие нелогичные вещи, с целью оскорбить всех матросов революции! Все, чтоб нам стало максимально гадко.
Дядя Авенир — еще тот кадр.
Он в романе отвечает за политическую составляющую, в то время, как остальные обсуждают довольно абстрактные вещи.
Вот такие дела! Рабочие на заводе — это вообще не люди, это тупые роботы. Правда, с тем фактом, что их работа нужна и полезна, и мы пользуемся этими «мертвыми вещами», приходится считаться даже одухотворенному дяде. Но что с того? Есть люди, а есть рабы, биомусор. Вот пролетариат — это мусор. Нехитрая философия кухонного диссидента.
Если это в самом деле «тяжелей всего» в жизни, видимо, дядя живет просто замечательно. Ни голода, ни безработицы. Первичные потребности удовлетворены. Можно подумать и о душе, и о политических убеждениях.
При этом, судя по всему, он свободен настолько, что может задуматься и о том, что ему не хочется вывешивать флаг, и это не пустяк для него.
Потом дядя изрекает: «Где границы патриотизма? Почему любовь к родине надо распространять и на всякое ее правительство?«.
Это сильно влияет на Володина, отчего он и совершает свой поступок. Очевидно, Володин полагает, что ядерная бомба в руках Запада — это гарантия мира и стабильности. СССР — угроза всего плохого для всего хорошего.
А если бомбой шарахнут по Москве или Ленинграду — ну, вымрут миллионы проклятых пролетариев, что с того! На самом деле, даже ребенок понимает, что ядерная бомба в руках Советов спасла мир. Паритет ядерных держав сохранил Землю и жизни многих людей.
Можно бесконечно рассуждать о том, что было бы, если бы бомба была у Сталина, но ее не было бы у Трумэна, но история не терпит сослагательных наклонений — бомбу-то кинул Трумэн. Тысячи людей превратились в ничто, еще тысячи стали живыми трупами. На стенах домов были черные отпечатки человеческих силуэтов.
Ну так залежалась же! Наконец дурачка арестовывают. Солженицын долго и нудно описывает, как страдает Володин в изоляторе, как мало у него места, как унизительно его обыскивают, шнурки отобрали (суки!). Кормят говном каким-то. Финал его никчемной жизни остается открытым, но, думаю, пуля в затылок ему обеспечена. И знаете, для меня это даже…
Допустить, что человек может работать не только ради еды, что у человека могут быть идеалы, устремления, Иннокентию трудно. Ради идеалов можно разве что бомбу на своих соотечественников сбросить, но перевыполнить норму — нет, как можно?
Сологдин.
Как говорилось в одном стихотворении: «И обрадуется Путин, что не чурки и евреи написали гимн российский, а нормальный, б…, фашист.«. Вот это как раз нормальный такой фашист, и совершенно не удивляет, с какой симпатией рисует его автор. Сологдин, очередной политзаключенный, пытается казаться человеком из дореволюционного времени.
Не употребляет иностранных слов, весь из себя такой дворянин без дворянства, «ваш-благородие». Ну, и живет, конечно, идеалами прошлого.
На полном серьезе Сологдин доказывает необходимость культа силы. Кто сильнее — тот и прав. И невдомек ему, что принципы дуэлей распространены и среди быдла, и среди ворья. Они тоже привыкли доказывать правоту через поединок, просто не такой бла-ародный, как у «дворян».
Детский сад. К этой фразе мы еще вернемся.
Вот и вся подноготная «дворянина», вот и вся его мотивация.
А как же благородные цели, благородные средства? Скрывать взгляды даже от собственных друзей — недостойно дворянчика.
Что-то похожее я видел в книге «Моя борьба» за авторством одного немецкого художника.
Понятно… настоящий ариец.
Потом Сологдин совершает «поступок» — сжигает свои чертежи, свою работу, чтобы она не досталась презренным совкам. Однако… после разговора с оперуполномоченным он вдруг соглашается сотрудничать и восстановить свою работу, даже несмотря на свои убеждения.
Подобное «двоемыслие» не осуждается и не высмеивается Солженицыным — это для него НОР-МАЛЬ-НО! Главное — выжить, а потом уже напакостить «совкам».
А убеждения достаточно и на словах защитить, чтобы нашлись идиоты, которые сделают грязную работу по претворению их в жизнь за тебя, умного.
ИОСИФ СТАЛИН.
Сталин Солженицына — это, конечно, несерьезно. Я бы даже сказал, позор писателя. Солженицын начинал писать эту свою нетленку довольно давно, когда сам еще был в ссылке.
Разумеется, он не имел никакого доступа к архивам, к свидетельским показаниям, к документам, однако это не помешало ему фантазировать о том, как должны выглядеть по его представлениям Сталин и Абакумов.
Сталин у Солженицына просто обыкновенный тиран, который хочет захватить мир.
Еще он мелочный, подозрительный, старый, глупый.
Интересно, Исаич всерьез рассчитывает, что истории людей, которых никогда не существовало и которым он даже не соблаговолил дать имени, кого-то могут волновать? Вот этот врач…. вот какое нам до него дело? Кого расстреляли?
Откуда у Солженицына сведения о том, каково Сталину было с женщинами? По себе судит?
Во-первых, остеклеНЕли, во-вторых ПО-собачьи, а в-третьих, Трайчо Костов был повешен в Болгарии 16-го декабря, а не 20-го. Сталин лично присутствовал? Откуда ему знать, что там у него было с глазами? Зачем Исаич сочиняет на ходу?
Ну, и как же без фантазий о кровавом упыре?
Новый срыв покровов от Исаича! Оказывается, Сталин всегда хотел расстрелять всю страну, а из-за мнения западных партнеров пришлось смертную казнь отменить. Интересно, а Сталин по Солженицыну не предполагал, что кому-то нужно работать в лагерях? Или труд заключенных уже никому не нужен? Легче просто расстрелять тех, кем можно наладить экономику, строить танки и самолеты?
Итак, в представлениях Солженицына Сталин — наследник Гитлера. Хотел захватить мир, чтобы его обитателей пересажать. Но при этом хочет расстрелять тех, чьими руками ему предстоит захватывать и обращать в рабство «Ии-вропу». Л- логика.
Такую чушь мог бы написать только ребенок. При этом непонятно, каким образом Сталин рассчитывает этот мир захватить. Ну, по Исаичу главное желание — а остальное придет.
Можно приписать Сталину это самое преступное желание, а затем уже из этого развивать свои бредовые представления об исторических деятелях.
Что же трусливого и жалкого в братьях и сестрах?
Казалось бы, пошутили — и хватит. Но Исаич не унимается. План, придуманный гениальным писателем для Иосифа Виссарионовича, обретает все новые и новые краски. Чему же хочет научить нас «Ум, Честь и Совесть» в одном лице — Исаич? 1. Во всем виноват только Сталин. 2. Войну выиграли вопреки 3. Все, что делает Сталин — во зло. Необходимо поддержать Запад.
4. Все сидели ни за что. А если и за что-то — так это ради общего блага! Чтобы свергнуть сталинизм. 5. Можно изменять женам, если долго не было секса. Тем более если ты радеешь за русский народ, против большевиков. Тогда тебе позволено чуть больше, чем другим 6.
Настоящий русский народ — это даже не мыслящие интеллигенты и уж тем более не вшивые пролетарии. Это крестьяне. Они верят в Бога да и вообще… да, крестьянин Спиридон не гнушался работать на немцев, но ведь ради жизни своей! А жизнь своя собственная — это святое. Вот где истина. А еще у Солженицына есть проект идеального общества.
Оказывается, нами должны управлять ученые. Любые — математики, физики, филологи, биологи… Главное — ученые.
Вот этого пассажа я не понял.
То есть, сидят ученые в одиночных камерах и ищут ОБЩЕЕ решение?! Что за чертовщина?! Исаич, ты болен! Или ты думаешь, что твои интеллектуалы, даже по отдельности друг от друга, возьмут да придут к какому-то одному идеальному решению? И какое же это будет решение? Жахнуть ракетой по сталинской даче? Ужасная книга. Отвратительная. Такое нагромождение наивной околополитической чуши, рассчитанной на эмоции недалеких читателей, что аж оторопь берет! А еще Солженицын ужасающе неграмотен… «Галерея» с двумя Л, Ла-манш без дефиса…
Немалые — слитно! Здесь нет противопоставления. И так на каждой десятой странице.
Неужели сейчас ЭТО проходят в школах?!
Источник: https://www.livelib.ru/book/1000095740-v-kruge-pervom-a-i-solzhenitsyn
Загрузка...
